Юрка Разкольников тупо смотрел на потолок. Сказать, что на его белой глади можно было увидеть что-либо интересное, так нет, обычное времяпровождение. Спать не хотелось. Хотя,.. он себе врал, конечно, потому что спать-то хотелось, просто боялся погрузиться в топкое болота сна. Чего пугался и сам-то толком не понимал. Жил Юрка, а в нём жил страх. Сам по себе. Юрке порой казалось, по извилинам мозга ползают пиявки, но не те кровососущие, а какие-то другие, которые впрыскивают яд извращённых мыслей. Вот и сейчас они тихо ползли по скользким проулкам извилин серого вещества и гадили, гадили, гадили...
- "В моей душе живёт страх, в отдельной душевой комнатке. Так, в дУше живёт что ли? Не, в душевной комнате. В потаённом кармане души. Такой маленький, склизкий, гаденький, мерзопакостный ужас. А ты говоришь - страх! А кто говорит? В комнате никого.
Мда, опять тихо сам собою я веду беседу... Врач предупреждал. Выписал медикамент. Как же его звать-то. Да, не врача, дубина, а препарат, блин! О, вспомнил: Аминазин Галоперидолович Труксал. Вот именно."
В его сон часто приходила ночь и говорила: "Зачем ты опять пришёл в мой сон? Снишься и снишься, ходишь и ходишь, бубнишь и бубнишь: страшно мне, страшно мне. Достал!"
Юрка, естественно, удивлялся наглости какой-то непонятной аморфной субстанции, которая ещё смела делать такие трансцендентные заявления. Про трансцендентальность Юрка вычитал в одной аля-психологической брошюрке, где сия трансцендентность определялась неким субстанциальным понятием "сверх". Чего "сверх", это было дело десятое. Главное, выше чего-то, видимо, рассудка. А с этой психологической парадигмой сознания у Разкольникова беседа не всегда складывалась в пользу... Тут опять возникала закавыка в виде вопроса: "Быть или не быть?" Как можно выяснять отношения и выйти победителем в споре, если, фигурально выражаясь, ты сам собою играешь в шахматы? Прикидываться склерозным идиотом, который первый раз видит визави? А каком визави речь, милостивый государь, я вас спрашиваю? Который где сидит? Напротив? Это что ж, галлюцинаторный бред, батенька?
Вообще, с этим визитом ночи возникала следующая коллизия: ночь заявляла, что Юрка приходит к ней в сон, тогда как она сама ему снилась, то есть фактически присутствовала в его сновидении. Выходит, если он ей снился, то это не он видел сон, а ночь. Тогда возникает встречный вопрос: где в это время был Юра? Он-то спал на старом продавленном диване, который достался ему как наследнику всего движимого и недвижимого имущества после смерти мамы. Кстати, с ней он прожил последние тридцать три года, которые и являлись всем его возрастным имущественным цензом.
Ну с недвижимым была простая определённость, то есть всё имущество, что не двигалось. Из движимого: коляска для перевозки продуктов. Но про это так скучно, а вот сон, который снился каждую ночь. Вот и в этот раз, как обычно Юрка выпил общеукрепляющего, чтобы, значит, вырубиться по полной программе, но...
Ночь Юрке яростно доказывала, что он перешёл все границы дозволенного.
"Так нельзя, - кричала она, - есть пространство души, сугубо личное, куда входить посторонним запрещено!"
Он, естественно, возражал. А как же иначе? Нельзя же оставить без ответа такое наглющее заявление. И главное от кого? От того или той, у которого, которой даже нет нормальной формы хоть какого-либо предмета.
"Я априори не могу тебе сниться, тварь ты бесформенная! Ты сама-то вдумайся, что лепечешь-то! Я сплю себе, никому не мешаю, а тут ты - со своими претензиями на мой сон. Это как? Мне снится сон, что я снюсь тебе в твоём сне, который мне сниться, где ты утверждаешь, что я пришёл в твой сон без спроса."
"Сам-то понял, что сказал?" - с подковыркой спросила ночь.
"Ещё бы! Не три класса церковно-приходской с коридором далее, милостивая государыня. Я вам так скажу," - Юрка вдруг перешёл на дореволюционный стиль общения, - "по поводу пересечения границ дозволенного. Позволю себе заметить, что не я первый начал, да-с. Это вы же пришли тут вдовой унтер-офицера Пришибеева и скандалите. К сему разрешите присовокупить следующий моветон: аморфное состояньице. Покажитесь хотя бы. Кто вы есть-то на самом деле?"
Ночь задумалась: "А тебе, Юра, понравиться то, что ты увидишь?"
"А мне-то какая разница? С лица воду не пить." - мгновенно отреагировал Юрка. Так уж надело ему с чем-то непонятным, неосязаемым долгие ночные разговоры вести.
"Видишь ли, внучек, я - старуха-процентщица. Знаешь про такую?" - вкрадчиво прошелестела ночь.
"Как не знать, в школе читал. Как же, как же, шизофренический гений написал, творивший на вонючей кухне под жужжание навозных мух и шуршание тараканов. Как же, как же, плавали, знаем - поперёк борща на ложке."
"Смотри, не обкакайся, родимец!" - усмехнулась новоявленная старуха-процентщица, с издёвкой протянув: "роди-и-имец".
"Это потому что у нас фамилии на слух одинаковые? Так он - Раскольников, а я - Разкольников. Разницу чувствуем, престарелая вы моя?" - решил поизгаляться и Юрка. - "Чего ж вы мне посулите? Не денег ли в рост?" - поинтересовался он. - "А, может, у вас ещё какой-нибудь потусторонний халам-балам в загашнике найдётся для меня?" - продолжал Юрка в том же тоне.
"Найдётся, милок, найдётся. Для тебя у меня много чего припрятано на про чёрный твой день," - недвусмысленно намекнула старуха. - "К примеру, маманя твоя просится на выход."
Юрка слегка похолодел: "Это как просится? Из могилы что ли? Ты, это, заканчивай, давай, со своими выкрутасами, а то я тебе знаешь что сделаю?"
"И что же? Проснёшься? Давай попробуй, а я, значится, погляжу," - скривилась в недоброй улыбке старушенция.
С той минуты, как она объявила себя той, кем, якобы, являлась на самом деле, появилось лицо, на котором проявились физиогномические черты. Следует отметить: весьма непрезентабельные. Сморщенное личико, похожее на печёное яблоко, маленькие злющие глазки, щербатый ротик, из которого исходили шипящие змеиные звуки, образовывающие поганенькие слова, которые, в свою очередь, складывались не менее мерзопакостную речь.
Юрка от страха всё больше распалялся: "Ишь, напугала! Да, вот возьму и проснусь. С кем базарить-то станешь?" - И куда подевался аристократ доморощенный: "Мне раз плюнуть. Взял и..."
"Ну? Где фефект, маненький ты мой?" - издевательски прихохатывала старуха. - "Смотри, не пукни! Да и пупок придержи, развяжется! Хи-хи-хи."
Больше такого хамства Юрка стерпеть не мог. Набрал побольше воздуха в лёгкие, поднатужился и... проснулся. Дома было тихо-тихо, только довольно урчал холодильник на кухне, да часы на стене мерно отстукивали секунды.
"Вот так вот-вот-вот," - торжествующе произнёс Юрка, - "а накося выкуси, старая карга! Ну что съела, зараза ночная?! Я те покажу: "маманя - на выход", гнида!" - Всё больше свирепел он.
Ночные страхи - позади и это как-то благотворно повлияло на Юркину психику. Он как бы отряхнул с души тлен ночного ужаса и этот факт всколыхнул, и ободрил его. Он встал с дивана, который, ну так показалось, устало проскрипел: "Ну наконец-то, слез, кабанище."
Юрка не стал обращать внимание на сию тираду. Да к чёрту этих старых хрычей! Вечно чем-то недовольны. Он, вихляя бёдрами, вроде танцуя-пританцовывая вкрутился эдак по танцующей спирали на кухню. За плитой, как обычно, стояла маманя и чего-то там готовила на завтрак. В общем, нормальное, спокойное утро, одно из многих сотен и тысяч, которые были в Юркиной жизни и, которые...
Оба-на!!!
Продолжение ..