Маманя, повернувшись, ласково спросила: "Ну что, внучек, проснумшись? Ась?"
Юрка упал в обморок, очнулся на полу. Над ним стояла старуха-процентщица и тихо щерилась в гнилой улыбке: "С недобреньким утречком, Юрочка. Ну шо, денежку в рост брать-то будям, али нет?"
"Будям, " - прохрипел, обмочившийся со страху, Юрка.
"Слушай, старая калоша, как ты... Каким образом... Гнида подколодная!.." - у Юрки явно заклинило конвейер с подачей ругательной лексики, воздуха не хватало.
"Змея, Юрик, змея подколодная. Аспид, значит, в научно-теологическом смысле. Ну тот, что яблоко знания, о том, что есть сознание, окромя бессознательного третейского, двум бессознательным олухам подсунул. Всосал, внучек!" - угрожающе прорычала старуха.
"Чё те надо, сука? Чё ты меня травишь своими байками?! Говори по делу, я проснусь и обкашляю тихо сам собою. Ферштейн, бригаденженераль?" - на последнем выдохе просипел Юрка. Силы его оставляли.
"Вот и ладненько, вот и договорились. Слушай сюды, красавчик. Значит, ты получаешь деньги, " - она показала пачку купюр в банковской упаковке, - "тут десять. Тебе на всю жизнь хватит."
Юрка не стал уточнять: десять чего именно. Да хоть тугриков, да хоть миллиард, лишь бы проснуться окончательно и закончить этот сумасшедший бедлам.
Он вяло вякнул: "Беру. Это всё?"
"Нет, " - радостно протянула процентщица, - "ещё, чуть позже, мы с тобой сыграем свадебку со хмельным пирком. Чего это вдруг ты зачастил ко мне в сон-то? Теперь-то я поняла: любовь, она все возрасты к ногтю и в загс... Тьфу, на него! Под венец, конечно."
Юрке было уже всё по барабану. Вдруг что-то засвербило в носу. Такое ощущение, что в носовую полость влезла блоха и, ползая, покусывает, пробуя на вкус всё что попадается по пути. Какой-то идиот включил галогеновую лампу и направил её луч прямо в Юркино лицо, и не просто в лицо, а именно, в глаз. В левый... Нет, в правый... Да чёрт с вами - в оба! Этот наглый луч, раздвигая веки, пытался сварить Юркины глаза в крутую как яйца. Нет, ну вы только представьте себе степень извращённого хамства и мерзопакостного самомнения! Юрка просто взбеленился, закипая от благородного возмущения. А как же? Человек спит, видит приятные во всех отношениях сны, а тут какая-то наглая тварь!..
Тут Юрка подскочил как ошпаренный: "Тварь! Старушенция! Процентщица! Ё... твою ... Не, про мать не нать, честно пионерское. Эту тему стереть ластиком из мозгов и на хер. Господи, прости, прости мя грешного," - жалобно заскулил он, выцеливая в то же время дверь на кухню. Уши словно развернулись в её сторону: нет ли каких подозрительных звуков? Не шастает ли там кто-нибудь из потустороннего мира, который просто-таки достал своим ночным маразмом?
"Я, это, пару свечей - обязательно и всенепременно за упокой, значится души и чтоб она, значиться, никогда... Ты слышишь ли, боженька? Так я повторюсь, её моё, никогда не переступала порог... ГоспедИ, чего несу, блин дырявый! Совсем охренел на старости христовых лет. Осталось самого себя приколотить к стене гвоздиками. Интересно: как инсталляция это - креатив или наив? Так всё, всё. Я иду на кухню!" - громко проорал он, - "кто не спрятался, едрёна корень, я тогда не знаю чё с ним сделаю!"
Если громко говорить, а тем более, кричать в пустой комнате, то не так и страшно, вообще-то. Юрка эту методу проверял несколько раз, срабатывало. Действительно, никого не было: пустая квартира, не единого присутствующего. Хотя нет, были: отсутствующие. Смешно, мда-с.
Но надо было идти на кухню, чтобы убедиться, что методика в действии и кухня готова принять своего хозяина с распростёртыми объятиями. Он встал, диван промолчал, уже благоприятный признак. Та-а-к. Юрка картинно потянулся, крякнул, типа от удовольствия: мол, выспался на всю оставшуюся жизнь и, так аккуратненько, честно сказать, чуток боязливо, двинулся на кухню. Так, а там? Оп-ля-ля! Никого, типа никогусеньки.
"Ну шо, старая вешалка? И где мы тута прячемся?" - развеселился Юрка.
По-хозяйски уверено, открыл холодильник, достал два яйца. Вынул из духовки старую чугунную сковородку без ручки и поставил на плиту.
Королева завтрака ждала своего выхода. Яичница ибн глазунья, чей жёлтоглазый взгляд не знают только те идиоты, которые с утра желудок набивают блинами, сандвичами и прочей гадостью.
Масло сливочное, естественно. Оно сладострастно зашкворчало, предвкушая соитие с белком и желтком. Извращенка, другого эпитета не подберёшь. Но Юрке - по барабану, ему главное - глазунья и два куска белого батона, которые он нарезал щедрой рукой: по три-четыре сантиметра толщиной. Приходилось широко разевать рот, но это только увеличивало чувство удовольствия. Рвать мягкое хлебное тело и яростно его жевать. Что может быть приятней в тихое тёплое утро? А тыкать вилкой в жёлтые глаза яичницы?
Размазывать по тарелке, приговаривая: "А ты не смотри так нагло-то! Знай своё место, глазастая. А место твоё - в моём рте, вот так. Погоди-ка. Рте? Не, роте. Не, во рте? Во роте?" - похоже Юрку начало заклинивать. Сработала перфекционисткая сигнализация. Такое с ним бывало и не раз, и не два, и не три. Ладно, хорош, на постоянной основе. Стало как-то неуютно в голове, захотелось выйти из неё, прогуляться пустоголовому по балкону, а то и по воздуху, как этот - по воде. Но выручил звонок в дверь. Спасибо и ни-и-изкий поклон тебе неизвестный утренний посетитель - вывел Юрку из перфекционисткого ступора. Юрка бодренько вскочил и побежал в прихожую, крича на ходу: "Иду, иду, только пасхальный халат с эполетами надену!" Шутка юмора, значит.
Он, как и всегда, а то мало ли что, бегло глянул в дверной глазок. За дверью стояла пожилая женщина. Опрятная такая, седенькая, с умильно-мещанским личиком. Короче говоря, "божий одуванчик" и весь сказ как две копейки.
"Вам кого?" - Спросил Юра на всякий случай, гремя замками.
"Тебя, внучек," - вдруг услышал он знакомый до боли голос. Такой обертон, вроде бы, он уже слышал. Ну конечно, во сне. Старуха-процентщица. Вот те на! Это что ж, сон в руку, что ли? Да не может быть! Что за!..
"Тебе чего надо, старая?" - пролепетал испуганно Юрка.
"Шоколада, маненький ты мой," - издевательским, как бы смиренным, голосом пропела старуха. - "Выйди, поговорить надо, милый. Ты же кое-что обещал мне, помнишь ай нет?"
"Помню, " - обречёно признался Юрка, - "сейчас, погоди малость. Оденусь и выйду."
В голове бешено закрутилась одна и та же фраза: "Чё делать?! Чё делать?!." - Казалось, выхода нет. Сон продолжался.
"А, может, не сон? Явь? Да не может быть, точно сон. Ещё разок попробовать проснуться?" - Юрка лихорадочно искал хоть какой-нибудь выход из тупиковой ситуации. Главное, спать-то не хотелось. Да явь была явной. - "Погоди-ка! Это же тавтология. Явь была... Какой, твою мать?! Ну какой же?!" - опять двадцать пять.
"Нет, с меня хватит. Надо с этим заканчивать, во что бы то не стало!" - подумал Юрка. - "Надо решительно принять решение и решить неразрешимую проблему и к чёртовой матери!" - тавтология прокатила без вопросов и Юрка тоже почти пропел в дверь: "Сейчас, любимая моя! Ты постой там, у окошечка, посмотри пока на улицу. С девятого этажа открывается изумительный вид на парк и озеро."
Старушка, подумав, вкрадчиво, хотя нет, скорее всего любвеобильно прошелестела: "Хорошо, милый. Только ты не задерживайся, я вся дрожу от страсти."
"Смотри, не рассыпься, " - чуть было не сморозил в ответ Юрка, но сдержался. Он уверенным шагом прошёл на кухню, открыл ящик столового буфета и достал из него китайский нож-топорик. Такая, знаете ли, увесистая, блестящая, но очень острая штука.
"Ну-с, голубушка, поговорим и про свадебку со с хмельным пирком, и про первую брачную ночь. Надеюсь, ты девственница?" - ёрничал Юрка для храбрости. А храбрость-то была, но где-то на уровне щиколоток, не иначе.
"Ну, дорогу осилит идущий!" - бодренько пробормотал Юрка и, набрав в лёгкие воздуха, словно ему надо было прыгать в воду, решительно открыл дверь и вышел на подъездную площадку. У окна стояла она: старуха-процентщица. Юрка, крадучись, не то чтобы подошёл, а эдаким гусиным шагом посеменил что ли к старухе, которая стояла к нему спиной и не собиралась оборачиваться. Но Юрку это ни капельки не расстроило. Так сподручней будет. Он, когда был маленьким, бывал в гостях у бабушки с дедушкой. Видел, как рубят дрова. Вернее, колют. Двумя руками - за топорище, да повыше над головой, чуть закидывая назад для пущего размаха и хрясь. Он услышал это "хрясь" совершенно натурально как звук. А почему? Да, потому что он рубанул старую колоду-процентщицу по башке именно так: со всего размаха. Череп, естественно, вдребезги. Кругом - мозги, костные осколки. Всё вокруг красное... Нет, оранжевое! Почему оранжевое-то? Ну, это не так важно. Юрка зачерпнул из расколотой головы немного жижы и попробовал на вкус. Сладко. А ну-ка ещё. Верно, мозги старушенции имели сладковатый привкус, только попадались какие-то твёрдые включения, которые приходилось разгрызать. Что Юрка и делал, пока его не заметили ошарашенные соседи.
"Здравствуйте, Порфирий Петрович, давненько не виделись," - радостно поприветствовал Юра своего старого знакомого.
"Здравствуй, здравствуй, Юрочка," - с добрейшей улыбкой сказал в ответ Разкольникову дежурный психиатр, - "давненько, давненько, с прошлого года, да-с. Опять тыквочками балуешься? И что у тебя к ним такая ненависть? Закормили в детстве, небось. Хотя, если бы соседи не подкладывали сей овощ на подоконник в подъезде, дело могло бы обернуться несколько иначе, мда-с. Иначе." - задумчиво повторил психиатр.
Когда его везли в местную психушку, Юрка сидел и светился тихой умиротворённой улыбкой эдакого христосика, воскреснувшего для праведных дел.
Его соседи уже стояли в очереди в овощном магазине.