Светоносова:
В заросшем старом цветнике бетонном
жил дождевой коричневый червяк.
Хотел он стать гадюкой иль питоном,
да вот не удавалось всё никак…
Теряясь в лебеде и повилике,
безропотен, беспомощен и тих,
мечтал он быть ужасным и великим,
чтоб с гордостью по улице ползти,
чтоб все вокруг тряслись и заикались,
окинув взглядом стать его и рост,
чтоб пацаны не тискали руками,
пытаясь оторвать бедняге хвост.
Чтоб местному народу было страшно
вдруг оказаться на его пути,
и чтоб зануда-дворник, дядя Саша
с дорожки не посмел его смести…
Так, весь в мечтах о славе и величье,
он выполз потихоньку на асфальт,
по-прежнему невзрачен и коричнев,
и неприметен даже в свете фар
навстречу выезжающего "Форда",
пытаясь вскрикнуть: «Гляньте, здесь я, да!»…
Но сплющился, таинственно и гордо,
непризнанным оставшись навсегда…
Виктор Граков:
Чморят червя, так унижают,
Что человек бы озверел,
А он ползёт, не возражая,
И терпит этот беспредел.
"Ну-ну, ребята-острословы,
Поговорим потом в тиши
О том, что есть первооснова, -
О свойствах тела и души."
Светоносова:
Червяк, поди, не догоняет,
что он - червяк, а не питон...
сидит, мечтает о Синае,
о Джомолунгме грезит он.
Казбек мерещится в тумане,
и Фудзияма в облаках...
Эй, кто там рядом хулиганит?!
Ну, пожалейте червяка...
ВоваН:
Так, весь в мечтах о славе и величье,
он выполз потихоньку на асфальт,
по-прежнему невзрачен и коричнев,
и неприметен даже в свете фар
навстречу выезжающего "Форда",
пытаясь вскрикнуть: «Гляньте, здесь я, да!»…
Но сплющился, таинственно и гордо,
непризнанным оставшись навсегда…
Конец настал! - он думал. - Мне не снится!
Вот ангелы за мною собрались, -
Как только сплющен клювом страшной птицы,
На мир привычный глянул сверху вниз.
На медленно сжимающийся город,
На нитки улиц, бусинки машин -
И он проникся, и подумал гордо,
Что час его пришёл: он стал большим!
Когда ж от высоты был вовсе пьяный,
Ему конкретно отворился рай -
Над городом вздымалась Фудзияма.
Червяк сошёл с ума и стал орать.
Не ждавшая подлянки от добычи,
Разинув клюв, глядела птица вниз,
Куда, к броскам судьбы уже привычный,
Ушёл червяк, пронзив тугую высь.
Увы, читатель! Был и здесь бескровен
Путь червяка - попал он прямо в стог.
Но c’est la vie - вот тут язык коровий
Подвёл метаньям грешника итог.
Неведом миру, совершенно плоский,
Живёт червяк с собратьями в ладах.
Лишь редко, от токсинов пьяный в доску,
Грустит: я Фудзияму-то видал...
Светоносова:
Баллада о дождевом червяке-3
Но жизнь червя не стала скучной прозой,
пожалуй, даже, всё наоборот,
когда в тепле коровьего навоза
отправили его на огород.
На грядке между кустиков клубники
он вырыл норку: целый лабиринт,
вдруг сразу ощутив себя великим
и важным, как китайский мандарин.
Из всех расщелин старого сарая
слетались стайки удивлённых мух,
А муравьишки, мимо проползая,
усердно в пояс кланялись ему.
Но вот однажды утром хмурый кочет
явился погулять на огород…
Кто ж знал, что он, обжора, не захочет
признать червя важнейшим из господ?
И наш герой забыл про осторожность,
всем телом оказавшись на виду…
…Эх, было б счастье близко и возможно,
когда бы вновь не вляпался... в еду...
ВоваН:
…Эх, было б счастье близко и возможно,
когда бы вновь не вляпался... в еду...
...щую неспешно меж борозд распашку.
Вот, на груди у ней дыша едва,
Червяк скосил глаза и... стало страшно -
Со всех сторон вздымалась вверх ботва!
Эх, жизнь моя, как ты меня достала!
За что я не любим на небесах? -
Заныл несчастный на груди отвала,
Про кочета, понятно, не в курсах.
Припомнил всё - и клумбу в Субашири,
И дядю Сашу, и на сене твист.
...Ботва внезапно разошлась пошире,
И тут распашка устремилась ввысь.
Летел червяк недолго и привычно -
Как самый баллистический снаряд,
А на земле заметил, что не хнычет
И как бы даже где-то очень рад.
Вокруг шары лежали, каждый - красный,
Большой, удобный, точно особняк.
Он влез в один и оказался счастлив
Так, будто бы он в яблоке червяк.
Светоносова:
Баллада о дождевом червяке-5
или О вреде обжорства
Казалось бы, теперь-то всё в порядке,
Кончина не грозит ему пока.
Но в яблоке, краснеющем на грядке,
Обжорство одолело червяка.
Там, в кислоте, с такой же кислой миной
Прокладывая в мякоти ходы,
Наелся до оскомин витаминов,
Железа…ну и прочей ерунды.
Он выгрызал полезности до грамма
И вширь, и вглубь – не абы да кабы…
…Но грезилась ночами Фудзияма,
Как лучик счастья в сумраке судьбы…
И вот, мечтой упрямо закорочен,
Забыв, чем пахнет жгучая беда,
Однажды тихой беспроглядной ночью
Он яблоко покинул навсегда.
…К утру, дорогой долгой обессилен,
Виляя незадачливо хвостом,
Он наблюдал, как злой голодный филин
Глаза прищурив, рыщет меж кустов…
От клюва увернувшись неуклюже,
Успел подумать только об одном:
«Зачем же я, придурок, столько кушал?...»
А далее…
Окончено кино.
Персея:
Решил поставить автор точку что ли,
обычно так положено в конце?
Хотеть хотел, но кто ему позволит.
На этом не закончится процесс.
Не надо на финал смотреть угрюмо –
животный мир разумен, хоть жесток.
Червяк переработан в биогумус.
Из семечка проклюнется росток,
годок, другой, и забушует зелень,
глядишь, созреют новые плоды
нальются, упадут опять на землю
и червяки продолжат вновь труды.
Налопаются досыта. Но мы-то
вели рассказ не про круговорот…
Здесь главное – что яблоко не мыто,
Нельзя тащить такое было в рот.
Ирина Полюшко:
У филина случилось несваренье:
Уже торчит из клюва голова.
За нею - повод для стихотворенья.
Готовь, поэт, красивые слова.
Готовь, садовник, яблоки послаще:
Где стол и дом для друга твоего
И ароматы дразнятся маняще...
Спешу прорыть быстрей тоннель кривой.
Всем, яблоко вкушаюшим невинно,
Внимательно советую смотреть:
Я целый - симпатичней половины
И точно лучше выгляжу, чем треть.
ВоваН:
Он хоть ночной порой почти всесилен,
Пред женской солидарностью раскис -
И мудрено ли было! Разом филин
Расписан был под абстракицонизм!
Но пусть его! Там время всё излечит:
Обжорству - бой и будет хорошо!
Июль-садовник к нам спешит навстречу
И полный яблок волочёт мешок.
К тому - червяк, от яблок полон счастья,
Вдруг сделавшийся пьяного хмельней,
Признался, что он дел заплечных мастер,
И ко всему ещё - библейский змей...
Нафлужено тут: http://gp.satrapov.net/content/190617-8719