Знаешь, он больше чем стар, он ещё прозрачен.
Шаркают шлёпки и грабли ерошат день,
всё подгребая в кучи - долги и сдачу.
И - передышка, растущая набекрень
(он посадил... говорят, из сибирских елей).
Он говорит, что на ней янтареет боль
ранней весной.
И засветится еле-еле:
"Нынче, мол, осень...
по струнам - и канифоль..."
И замолчит, суетливо перебирая
листья хрустящие с памятью пополам,
будто собрался куда-то шагнуть - и с краю
вёдра, лопаты и весь оркестровый хлам -
да не успел.
По случайности не случайной.
И, упираясь ладонью в косую ель,
просто стоял и смотрел, как дымит отчаянно
осень, сгорая у входа в чужой тоннель.