Рассвет наш дик… иди ко мне, я жду. Цвету. Но не на радость, а на горе. Хотя и нечем чувствовать беду и дела нет до гелио-теорий горящему на площади костру. Дрожат лучи - как солнечные струны. Зачем ты внемлешь песням этих струн? Зачем ты их коснулся, Бруно?
Бруно!
Шшш… слышишь, как беснуется толпа! И каждый в ней – от знати и до черни - желает, чтобы ты сейчас упал, признаний ждет твоих и отречений. Их жадные до зрелищ с хлебом рты готовы изойти морями желчи: им не понять ни взглядов широты, ни широты души. Горланят «сжечь!» и, гнев праведников дабы не погас, в огонь бросают палки, в спину – камни. И жаждут покаяний, напоказ…
Останемся назло еретиками! Влюбленными - хочу смотреть в глаза, ловить тепло исторгнутого слова и языками ласково лизать. Пусть ты другим огнем уже целован, я буду гладить плечи, щеки, лоб, не выпуская больше из объятий, и разгораться ярче, чище, чтоб мой жар тебе предельно был приятен.
Пусть видят все – ты прав, твоя взяла! Мне все равно – пускай не хватит дров на костры другим. Остынет их зола. А я гореть стараться буду ровно. Вберу в себя всю боль и губ, и рук, а ты прими - как истину, как данность – тебя сжигая, я с тобой умру. Ведь это правда, правда - да, Джордано? Испепелятся в пламенном родстве планеты, звезды, космос - ну и ладно! Я - дар их, твой последний черный свет и белый сумрак. Первый, непроглядный.