Ноль-ноль – сменились сутки. Ей пора
в бесцветные туманы вылить краски.
Снежинки спят на кончике пера,
но в пальцах просыпается жара,
и вязью покрываются арабской
оконный глянец, лист и даже стол –
наитие, сошедшее внезапно,
ведёт почти вслепую на восток.
И ждет ее таких ночей не сто,
а тысяча и...
встав лицом на запад,
нашепчет сказку:
воздух стал теплей
А дождь со снегом плотных туч наткали,
что к небу липнут накрепко – отклей.
Испарина осела на стекле.
И так чертить удобно ноготками
все то, что очаровывает здесь:
ее блестящий город, льда стеклянней,
качает капель радужную взвесь
и, кажется, звенит тихонько весь.
Пусть кто-то с ней послушает. И взглянет
одним глазком – как будто невзначай.
Сначала молча – после будешь ахать.
И с ней цвета и звуки изучать,
и пить из пиалы... ее. Пить чай,
себя воображая падишахом.
Она ж, болтливей всех шахерезад,
сплетет узоры – слов за новым словом.
Жаль, ночь иссякла и пора назад.
Но кто их помешает нанизать
на сле-дую-
щую...
Опять и снова.