Мир, каким он был,
такой и есть -
самая контрастная из пьес,
каждый акт и пасмурен, и светел.
Актам в такт я плачу и смеюсь,
радуюсь, что градус — двадцать
плюс…
и открыт с горячим светом вентиль.
В этой пьесе роль моя мала —
есть сгущенку дней и мармелад.
В полночь — час для нежностей, а в полдень —
время ритуалов и бесед.
Но порой бушую
— как берсерк.
И взахлеб зачитываюсь Олди.
В ней не может утро быть плохим,
в рост идут трава и лопухи -
эти мать-и-мачехины дети.
Цены тоже — будто на дрожжах,
доллар продолжает дорожать…
Но могу спокойствие надеть и
пить с коктейлем неба кислород,
обжигая горло, нёбо, рот.
И чихать —
на грипп, хоккей и баню.
В ней касаюсь я мохнатых верб
и слова подбрасываю вверх
способом общения вербальным.
А вверху — китайская стена.
Это ты ее построил — нам,
чтоб из снов моих не смели гунны
в степи грез твоих лететь, рыча.
Только…
нажимаю на рычаг,
и ложится мост дороги лунной.
А теперь — глаза закрой, представь:
Мир светлее стал -
из-за моста,
сколько бы канаты ни рубили.
И лучи над пропастью текут,
убеляя венчики цикут,
в мир, где нет пока меня,
любимый.