Шел день второй...
по каплям голубым
считал часы, ворон. И лёд лизал.
И запивал из луж невкусной чачей.
И вот иссяк. Но все-таки он был.
Таращился в открытые глаза
закрытых окон.
Думал, я заплачу,
когда он с крыши спрыгнул.
Прямо в грязь.
Перемахнул, не глядя, через нуль,
поранившись слегка небесной кромкой.
Порозовел и, морщась, но смеясь,
вогнал во мрак растущую луну,
и начался настойчиво и громко -
не плачь, не плачь.
И так полно воды.
А в ней так быстро мокнут корабли –
судам бумажным лучше плыть по суше,
раз паруса исписаны до дыр.
Прорехи будто кошки проскребли,
как проскребли навечно наши души
до самых звезд...
И мир слетел к чертям.
Как мой прозрачный пояс на комод.
Как в грудь твою табачные затяжки.
И вновь темно. И ринги очертя,
орут коты. И молоко и мёд
я грею и размешиваю чашке.
Несу тебе.
Не спишь?
Не спи,
лежи... Пускай луны надраенная медь
сияет отражением пожаров,
где сны и явь граничат в точке... л-жи,
где настигает маленькая смерть,
и тает даже снег килиманджаро.
И лишь в жестянке с надписью "нивея"
остался вечной юности ледник,
ещё не тронут даже...
Мы одни.
Почти.
Весна пришла.
А ты не верил...