Среди ночи по морде крылом — Просыпайся, Петров!
А Петров со вчерашнего вечера «нездоров»,
он с прорабом, Серёгой Козленко, сцепился за все дела,
правду-матку ему прямо в глаз, и вообще — послал.
Но потом — замирились, сходили ещё за одной,
и Козленко сказал, засыпая — Пойдёшь, дверь прикрой...
А Петрову до дома пришлось на своих двоих
по продрогшему городу, хорошо, что хоть дождь утих.
И Петров, во сне, говорит — Ты кто? Ты откуда пацан?
Снизу, што-ли? Чё, снова сорвало кран?
А Крылатый ему отвечает — Пошли, Петров!
Я не снизу, а сверху. И нам с тобой не до снов.
На верху полный аут — утеряны вера и суть,
и послали меня за тобой, так что — не обессудь.
— Ну пойдём, раз такая беда, — говорит Петров —
только толку с меня сегодня, как с нищих святых даров.
Поискал в темноте носки — не найти никак,
ладно — брюки надел и на голое тело пиджак.
А Крылатый Петрова за шкирку схватил и — вверх,
выше крыш, выше крана на стройке и выше небесных сфер.
Прилетели. А там — нестерпимый стерильный свет,
чистота небывалая: белый кафель, дубовый паркет.
Тут Крылатый Петрову сказал — Хватит, Петь, дурковать!
Без тебя как без рук… и утрачена благодать,
на воротах — прорыв, и полезли из всех щелей
непотребные черти без совести, чести, души и очередей.
На квартальном собрании Рая решили тебя призвать.
Становись на ворота. Ты ж, всё-таки, Пётр... твою мать.