Памяти огонь, среди осинок,

Сполохами лижет по лицу,

Под небесным сводом чисто-синим,

У обелиска «Павшему бойцу».

 

На краю деревни, в старой школе,

Госпиталь работал, где в войну,

Там у леса выстроились в поле

Крестики в шеренгу, как в строю.

 

Май. Мария – старая соседка,

Что из дома-то выходит редко,

С пенсии выкраивает сотку,

Покупает белый хлеб и водку.

 

Вечерком приходит к обелиску.

Митинги закончились уже.

И тихонько поминает близких

С горькою печалью на душе.

 

Тяжело на лавочку садится.

На груди медалей перезвон.

И на постамент у обелиска

Водку ставит и кладёт батон.

 

Достаёт стаканы из кошёлки,

Пластиковые – бежит прогресс,

И батон-нарезка, очень тонкая.

А в войну не знали тех чудес.

 

Разливает водку по стаканам,

Сверху по батончику кладёт,

Свечку зажигает, поминает,

Каждого по имени зовёт.

 

«Вот стакан Витеньке – мужу.

Под Киевом был контужен.

Умер, не приходя в сознание,

В госпитале, где, не знаю.

 

Этот для брата Феди.

Сгорел в самолёте Федя,

У самого у Берлина,

За пять деньков до победы.

 

Этот сестрёнке Свете.

Убили её на рассвете,

В Освенциме расстреляли.

Звёздочкой где-то светит.

 

Этот для милого бати.

Батя служил в автобате.

В машине сгорел в Ленинграде.

Хлебушко вёз блокаде.

 

А этот тому санитару,

Что выносил с поля боя,

От смерти укрыл собою.

Не знаю, жаль, имя героя.»

 

Баба Маша в красивую кружечку

Молочко льёт, сверху булочку.

«Это племяшу Серёженьке,

В концлагере мертворожденному.»

 

А себе в стаканчик наливает

Из кастрюльки слабенького чая.

«Ну, а я вас, чаем поминаю.

Чай с баранкой очень уважаю.»

 

Я победы на 60 лет младше.

Может не дано понять мне суть.

Только кто же будет помнить павших,

Если ветераны все уйдут.

 

Может, я чего не понимаю…

Но ползёт слезинка по лицу.

Когда вижу, как шагает в мае

Баба Маша к «Павшему бойцу».