И снова прходится восстанавливать историческую справедливость по причине прямо-таки девичьей скромности автора, подтирающего за собой после каждой своей публикации.
Итак, первоисточник:
Таврический край разыгрался мистерией летней,
в созревших озимых цикадами полдень звенит,
жарких лучей опасаясь, запрятались тени,
а солнце воткнулось в зенит.Пасётся в лазури бескрайней небесная стая,
плывут облака к горизонту, лениво клубясь,
знаком небесным явившись и, медленно тая,
сплетаясь в узорную вязь.Высокое небо пылает пожаром июля,
умаявшись бегать по лугу прибрежному, злой,
воду, припав, из затоки, почти не смакуя,
лакает полуденный зной.Мерцает вдали, за излучиной, бабочкой парус
летит на огонь, презирая возможную смерть,
в белую тучку быстрей превратиться пытаясь,
но выше не может взлететь.Усердный прибой повторяет заевшей пластинкой
шуршанье ракушек и скрип заунывный песка,
ветер сознанье баюкает песенкой тихой,
священною мантрою став.Я "скифскою бабой" застыл, очарованный далью,
открывшейся взору, и слушаю этот концерт,
ставши философом, истину ту вспоминаю,
что жизни прекраснее нет!(с) Странник
А терь наш душевный отклик.
О девичьем
Когда светило диск на ель нанижет,
Люблю стоять в своем родном краю.
На поле выйду к ельнику поближе,
Застыну скифской бабой и стою.
А сам по-бабьи жажду неги с лаской,
С кудрявым юным мельником в стогу.
Такой вот я особенной закваски –
И с девочкой, и с мальчиком могу.
Вокруг озимых море разливное,
Как пиво разливное, в пене все.
Я пью взасос, как конь, питье хмельное,
И будто по волнам меня несет.
И я несу – пургу, хоть дело летом.
Мне плеск волны причудился уже.
Морским конем скачу я и при этом
Не торможу на скользком вираже.
И пусть меня шуршание ракушек
Накроет, будто гидро-капюшон.
Я - словно мухоморчиков откушал,
И мне плевать, что жалок и смешон!
Потом туман на море злаков ляжет
И выльется в заметки на полях.
Я светской дамой буду млеть на пляже
По мельнику в семейных труселях.
*)