Вам когда-нибудь доводилось слушать осенний лес? Осторожные шорохи в опавшей листве, крики птиц, треск веток под ногами. В тоскливую мелодию сплетается всё в округе. Ощущения непередаваемые, словно оказался посреди завораживающей сонаты.
А ещё ветер. Вы слышали, как поёт ветер? Во всех уголках леса звучат его пронзительные призывы. Ветви деревьев кланяются и кряхтят в такт незатейливой песне: пой со мной, пой со мной, пой со мной.
И если вы никогда не пытались понять причину, вряд ли вам доводилось слышать, о чём на самом деле поёт ветер. А я вам расскажу – на самом деле ветер поёт о доме, о месте, куда ему никогда не вернуться, об одиночестве и просторах, которые пришлось повстречать. Когда обостряется слух, звуки будят воспоминания, казалось бы, совсем покинувшие память – и это не метафора, не художественный приём, не вымысел.
А ещё – камни. Молчаливые исполины начинают вещать. Стоит ветру упереться ладонями в огромные серые тела. Не петь, нет, а именно вещать, переходя от тягучего баса к сопрано. Вам доводилось когда-нибудь слушать разговоры гор? А день? А два? А три? Представляете, как чувствует себя человек, который всю свою жизнь слышал суету города, а потом бах – и на тебе, такое.
Жёлто-бурые листья, сорванные с орешника, выписывают прощальные кульбиты, подставляя чёрствые тела беспринципному хищнику. Он тихо скулит, обдирая бока между колючих елей, теряет былую силу, и вновь набирает прыть, преодолев преграду. Хищник. Певец. Ветер. Возможно, в этом и есть свобода, чтобы вот так, бездумно, отдать себя на милость стихии.
На скале, ёжась от холода, в сером плаще и натянутой до самых глаз вязаной шапке, сидит, ссутулившись, человек. Может быть, возвышаясь над представлением, которое устроил ветер, он чувствует себя зрителем чего-то большего, чем обычная смена времён. Кто этот незнакомец? Зачем он здесь? Наверное, его потрёпанный вид и мрачное настроение пробудили во мне интерес.
- Здравствуй, - гулко донеслось со скалы, - поднимайся, нам есть о чём побеседовать.
Голос поплыл по волнам порывистого ветра и утонул в частоколе остробоких елей. Глубина и тембр, придававшие ему значимость, подтолкнули подняться и сесть рядом.
Вид отсюда открывался удивительный. Гористая местность, покрытая смешанным лесом, жила своей жизнью. Деревья качались, поскрипывая ветвистыми стволами. И туман, спускавшийся в ложбину, обволакивал их протяжные стоны по уходящему лету. На холмах почти голые макушки берёз дарили проказнику, трепавшему тонкие прутики, прощальные жёлтые слёзы. Ветер подхватывал листья и нёс в дали, по их меркам невообразимые.
- Ты видишь, какие они свободные,- произнёс незнакомец, - а ведь могли бы не узнать, что там за холмом, ради этого стоило рисковать.
Отвечать не хотелось. То ли представший взору пейзаж была тому виной, а может сам собеседник способствовал этому. Лицо незнакомца, казалось, застыло во времени. Неподвижное, серое с жёлтым оттенком, выглядело оно изнеможённым и пожухлым. Посечённые надбровные дуги и нос с горбинкой делали лицо ещё более измученным.
- Помнишь, - опять начал он, - двух смешных девчушек. Как стоял у высокого, дощатого забора, задрав голову вверх. А они с другой стороны, свесившись через ограду, корчили тебе рожицы. Это же твоя первая любовь, ну давай, напряги память. За что ты их там любил? Ах, да – косички и ямочки на щеках. И сколько было сомнений в твои шесть лет, чтобы выбрать одну из двойняшек.
Ветер стих, и каменные исполины поменяли тональность, продолжая переговариваться бархатным баритоном. Старые, давно забытые образы оживали, окружающие скалы уже не казались унылыми и холодными. Откуда ему известны такие подробности? Не знаю почему, но тревоги не было. Может потому, что его бесцветные глаза затягивали в пропасть. И там, качая, как мать качает младенца, убаюкивали все зарождающиеся страхи.
- А помнишь драку с Вовкой? Было страшно, знаю, но ты ведь смог. А теперь вы лучшие друзья, и дружба продлится намного дольше, прожитых тобой семнадцати лет. Не сомневайся, просто верь, я знаю. А самое главное, это ведь после неё, появились сны, в которых летаешь. Не забывай это.
По телу разлилось чувство отваги, с которым шёл тогда домой, гордый своим бесстрашием. Красочными слайдами память выдавала сюжеты. Те самые, повторяющиеся в моих снах. Где взлёты давались с большими усилиями, но зато потом…- состояние полёта и лёгкости с лихвой всё перекрывало. От нахлынувших воспоминаний разум насыщался свободой. Не какой-то абстрактной, а той, настоящей, что делала счастливым и беззаботным.
Странное ощущение не покидало с того самого момента, когда я встретил этого человека. Может, это приятель моих родителей, где-то я уже его видел? И глаза, эти глаза, такие знакомые и усталые. Вероятно от прожитых лет, или просто не желающие выказывать эмоции. Любопытство прочно укоренилось в моём сознании, но, не дождавшись вопросов, он снова начал:
- А теперь послушай обо мене, будет весьма полезно.
Он рассказал, как в семнадцать лет сломал ногу, как много месяцев ходил в гипсе, и что срослась она потом неправильно. Что с занятиями спортом пришлось завязать. Как бросил учёбу, не видя в ней пользы. Как женился, и был рад рождению дочери, но по прошествии трёх лет жена его бросила и забрала с собой дочь. Как заболел, и, не в силах с этим справиться, начал пить. Как хоронил отца и мать. И про одиночество, сжирающее его изнутри.
.
История затягивала в иную реальность, словно я поселился в его сознании, словно две жизни, сливаясь в одно целое, заполняли собой пространство обтянутое кожей. То ярость, то жалость выплёскивались наружу. Смешивались, заставляя проживать слово за словом, и было уже не понять какое чувство сильнее. Постепенно, этот серый, неуверенный в себе человек начал казаться настолько мерзким, что возникло единственное желание: сбросить его со скалы. Злоба и ненависть переполняли разум, а руки непроизвольно сжались в кулаки.
- Вот и всё, прощай, я не говорю тебе “до свидания”, - еле слышно произнёс он, - ты знаешь, это мой самый смелый поступок после драки с Вовкой. Помни это.
Поднявшись на ноги, сутулясь и хромая, он пошёл к краю скалы. Глаза его засияли, как будто в них окунулось весеннее небо, которое бывает только в апреле. Когда на контрасте распустившихся листьев, оно кажется, ещё более глубоким и синим. И дойдя до обрыва, без раздумий шагнул вперёд.
Какое-то время, застыв от изумления, я смотрел вниз, пытаясь разглядеть, куда же он делся. Лишь горстка жёлто-бурых листьев, подхваченных ветром, парила над туманом, застелившим долину. Деревья, казалось, перестали петь печальные песни, клонясь телами вслед улетающему ветру. Куда он попадет, и сколько продлится его свобода? Вопрос оставался открытым. И долго ещё звучало в памяти: не забывай это, помни это, я знаю, ты сможешь.