Беспредел-8. Конкурс беспредельных пародий

Конкурсы на Графской | пт, 10/11/2024 - 08:42

По сложившейся традиции объявляем конкурс пародий на произведения ВПК "Беспредел-8".

Тащим эти самые пародии сюда по мере написания и постим в комментах. А по окончании конкурса проголосим и воздадим по заслугам.

Ну и вот.

Читаем ниже, а голосуем ТУТ.

От 3 до 13 работ в шорт. Трем из выбранных произведений можно присудить 1-е место (+1 балл).

До ~~12.01.25г.~~ набора придичного количества голосов.

=============================

1. Мокрое дело

[spoiler]

20. Мокрые дела

Среди раскрученных галактик
и навороченных созвездий,
где ходят астры на тараны
и каждый первый облучён,
отмечен был забавный фактик
в одном подлунном мокром месте:
возникла жизнь макаром странным,
хотя Макар тут ни при чём.

Наземный рай yстроить чтобы,
а не страдать в болотном иле,
поскольку нервы не из стали,
а большей частью из воды,
путём селекции амёбы
в двуногих тварей превратились,
но те мочить друг друга стали,
скрывая мокрых дел следы.

И было тварям тем до фени,
что жизнь туземная ранима,
что это даже как бы диво -
ввиду вселенской пустоты:
без колебаний и сомнений
адепты дикого экстрима
мочили диво нерадиво,
как будто певчих птиц коты.

Мурашки бегали по коже,
но это было бесполезно -
несли погибель споро стрелы,
а позже выстрелы, пока
народ, сумняшеся ничтоже,
в упор глаза таращил в бездну,
а та в ответ в него смотрела,
вращая пальцем у виска.

[/spoiler]

Среди имён, названий, кличек
и навороченных фамилий,
в толпе, где выпендрёж и буллинг,
и каждый третий кроет "мать",
его за мокрые привычки,
когда-то недруги дразнили
обидно, хоть на вид - культутно:
"Писец", но нет, не от "писать".

И, вроде, внешне всё отлично,
и шапка не горит на Сеньке,
а наш Семён - косая сажень
в размахе крыльев, то бишь, плеч,
но нет же счастья в жизни личной,
хоть пишет вирши, как Есенин,
как соловей поёт, и даже
крылато фразы может речь.

Ведь тянет шлейф дурная слава -
адепты жёсткой нудной травли
застряли в чистом поле детства,
совсем закоротив умы,
и рвал Семён кафтан у Саввы,
валял он Ваньку хуком справа,
плач выбивал из Ярославны,
на бабки кинул мать Кузьмы.

Закусывая водку лаймом,
он не заснул в салате мордой -
в одной постели на природе
с обидчиками лечь решил.
Спросила ночь: "Грядеши камо?",
а он походкою нетвёрдой,
к палатке шёл мочить уродов
от всей измученной души.

2. сладкое

[spoiler]

19. горькое

бурая жижа одна -
горечью город пропитан.
пью эту осень до дна –
мутный кофейный напиток.
то, что не стоит менять,
то, что не трогает разум,
медленно льется в меня,
не согревая ни разу.
дольки засохших былин,
чёрствая память на блюдце -
я улыбнулась бы им,
если б могла улыбнуться.
плачут навзрыд провода.
город дождём искалечен.
счастье конечно всегда,
только минор бесконечен…

память шепнёт невзначай
пленнице пледовых клеток,
как я пила иван-чай
звёздного лета.

[/spoiler]

медленно льётся в меня
добрый портвейн "Tри семёрки",
я одолжила на днях
мужа у Сёминой Лорки.
он починить обещал
старые медные трубы.
кто ж знал, что будет финал
нежный и капельку грубый?
в чашки отвара налью
из лепестков иван-чая,
смотрит на чашу сию
Ваня минорно, печально.
трогают разум и плоть
комбинезон и татушки,
das ist fantastisch, mein Gott!
Ваня причёсан, надушен,
словно сантехник он из
фильма для взрослых "В постели".
падал на землю сервиз,
пледовы клетки краснели...

смысел визита забыт,
и не нужны пассатижи -
льёт из забитой трубы
бурая жижа.

3. Талант

[spoiler]

18.2 Массажист

Он приходит два раза в неделю, примерно в десять,
расчехляет массажную снасть, достаёт масла.
У него есть привычка, которая очень бесит –
так, что хочется к чёртовой маме его послать –
он встаёт надо мной и возносит ладони к люстре,
произносит молитву, закатывая глаза,
и стоит так, качаясь, как лодка над рыбой шустрой,
по небритым щекам за слезою бежит слеза.

Это длится примерно минут так пятнадцать-двадцать.
Ты, набравшись терпенья, лежишь, терпеливо ждёшь,
а внутри всё клокочет, но тигров сменяют зайцы,
подставляя хвосты и макушки под слёзный дождь.

Но глаза высыхают, и он переходит к делу,
и тогда уже ты шлёшь и шлёшь к потолку мольбы,
и рыдает душа, и возносится к люстре тело,
и мечтаешь пополнить гаремы его рабынь…

А когда он уходит, ты молча берёшь стремянку,
поднимаешься, жмурясь, кидаешь на люстру плед
(электричества нет – отключили на всей делянке),
но горит над тобой ослепительно яркий свет.

[/spoiler]

Он пришёл ровно в десять, как сказано - без опозданий.
Невысокий, тщедушный, небритый и весь в слезах.
Правда, тихо вошёл, не скандалил и не буянил.
Он сказал: "Массажист". Я подумала: "Шозанаx?"

Он на вид, как цыплёнок в ощипе - поникший, мелкий.
И ручонки - как лапки у маленького кота.
Массажист этот травку какую-то жёг в тарелке,
А потом полчаса что-то странное лопотал.

На софе я лежала, и дрожь проходила по телу,
Но, скорее, от холода, чем от нахлынувших чувств.
Не такого я "мачо" себе на массаж хотела,
От такого я вряд ли куда-нибудь улечу.

Но, когда, наконец, расчeхлил инструмент массажный,
Задрожала софа и на люстре хрусталь зазвенел.
Пусть небритый и страшненький - это совсем неважно,
Коль талант так велик, а его обладатель - умел.

4. Ушастики Зины

[spoiler]

Зайчики солнца

Кто одержим океаном и виллой в Каннах,
кто – кадиллаком, а мне подавай ушастых:
зайчики солнца, запрыгивайте в карманы
или на плечи – пойдём, разбазарим счастье.
Будем чудесить, разбрызгивать капли солнца
в тёмные окна, в пустые дворы и скверы.
Хмуро без вас: не мечтается, не живётся
в пасмурном мире, где в сумраке ждут химеры.
Прыг – на берёзу, согрейте ворон озябших,
прыг – на овчарку у старого магазина.
Станет реальность светлее чуть-чуть и краше,
может быть, даже у сплетницы – тёти Зины.

Снова зима забросает снежками души.
Ветер завоет, как волк, потому что страшно.
Зайчики солнца – улыбчивые зверюшки –
с вами и злюка-январь не смурной, а няшный.
С вами в обнимку усядусь в уютном кресле,
чай заварю апельсиновый, ароматный.
Пофилософствую, глядя на небо, в бездну,
о бестолковости жизни без меньших братьев.
Без мимимишности скучно и одиноко.
Кто-то заводит собаку, кота и прочих.
Мне для счастливости надо совсем немного:
солнечных зайцев охапку – игривых очень.

[/spoiler]

Кто одержим супермачо бывает часто,
кто - стриптизёром с фигурой фотомодельной.
Но тёте Зине всегда подавай ушастых -
y тёти Зины такой вот фетиш в постели.
Снова стоит за прилавком скучая, Зина,
ей бы с ушастиком почудесить немного.
Давеча к ней привели одного грузина,
жалко, что с малыми ушками был тот Гога.

Смотрит в окно сексуальная продавщица -
в шапке-ушанке проходит сантехник Вася,
снежные уши на ветках, по снегу мчится
(вот же напасть!) длинноухий соседский бассет.
Прыг - на овчарку, да только не вышел ростом,
видно, ни с чем остаётся опять собакен -
пару найти животинкe не так-то просто.
И Зинаиде, увы, подойдёт не всякий.
Без уш-ушастости скучно и одиноко.
Пусть будет страшненький, низенький, неуклюжий -
Зине для полного счастья не нужно много:
были бы только у парня большие уши.

5. Досадный промах

[spoiler]

2. Без-дна

Чем глубже пропасть, тем сильнее она притягивает. Это притяжение на грани здравого смысла, когда дух захватывает от мысли о стремительном полете в бездну.
Марк Лоуренс

–дна не отдаст холодная вода.
Полёт и ветер – это навсегда.
Быки моста – атланты поневоле –
Возносят разводящийся пролёт,
А память разбивается о лёд,
И дребезжат в декабрьской баркароле
Облепленные светом провода.

Заснеженная сказочной пургой
Зима ещё вчера была другой –
Волнующей и жадной до объятий.
Метели охлаждали каберне
Коротких и безумно жарких дней.
Казалось, что дыхания не хватит
На ползатяжки нежности благой.

Закрой закон затопленных небес,
Возьми с собой туда, где нет завес –
И я тебе поверю до момента
Свершившейся обманной ворожбы.
Но вечность не спешит принять судьбы.
Не обжигает, как глоток абсента,
Ни полынья, ни эта злая без–

[/spoiler]

- н-да, это не легко - отдать кранты
В условиях рутинной суеты
Прыжком с моста, к тому же разводного.
Здесь не Нью-Йорк, и этот факт не «нью».
Хоть видит око злую полынью,
Да зуб неймет - под звуки босановы
(Бразильцы любят местные мосты).

Заснеженная долбаной пургой,
Та полынья была вчера другой –
Отчетливой и жадной до объятий.
Для храбрости пила я каберне.
Плескалось тихо каберне во мне.
Казалось мне, что все ж таки прокатит -
И в бездну я войду вперед ногой...

Под сенью бледных питерских небес

Закрой свой рот, испуганный балбес!
Не порть собой торжественность момента.
Свершился он, отвесный мой полет -
И я расшибла голову об лед
Под бурные бомжей аплодисменты.
Попутал все ж самоубийцу бес!

6. В театре

[spoiler]

3. Бестолковый сюжет

Кто ищет бесконечность, пусть закроет глаза!
Милан Кундера

За миг до того, как уснуть, я вижу струящийся свет — за пологом сомкнутых век играется пьеса иная. Актриса, как правило, я, хоть правил в помине здесь нет, а есть бестолковый сюжет, в котором не пишут “the end”, поскольку конца нет в финале. В нём можно раз сто примерять фасоны умчавшихся дней, меняя их “здесь” и “сейчас”, крутить вереницу событий. Историю переиграть, попробовать стать чуть умней, а может быть, просто добрей, увидеть родных мне людей — лелеять, жалеть и любить их. Простить и себя и других, поверить в цикличность души, проснуться с желанием жить, но в будничной вязкой рутине о вечности снова забыть… Наматывая метражи, куда-то зачем-то спешить, чтоб после, в полночной тиши, к себе же явиться с повинной.

[/spoiler]

Придет серенький волчок

И укусит за бочок…

За миг до того, как куснуть намылится серый волчок - за то, что лежу на краю партерного мягкого ряда, я вдруг не по-детски усну, соседке склонясь на плечо и спрятав ранимый бочок - поскольку уже старичок и мне осторожничать надо. Соседка испробует всё: шипение в стиле змеи, удары в мой дряблый живот, без всяких гуманных понятий, угрозы (на ушко пока) - супруг, мол, инспектор ГАИ и любит без правил бои. Нащупает туфли мои и будет ногами пинать их… Прощу и еe и других, поверив в цикличность души - пусть даже рискнет отлететь, но позже вернется обратно. Отвергнув и пряник, и плеть, всхрапну в театральной тиши. Мне некуда больше спешить - в театре и сны хороши, и пахнут соседки приятно.

7. Фруктовая самогонка

[spoiler]

31. сливовое варенье

Конец войны видели только мёртвые.
Платон

когда рвёт крышу и давит сплин,
когда нет силы сражаться с ленью,
в саду нарви загорелых слив,
свари варенье.

крыжовник, яблоки подойдут,
морошка, персики – что угодно,
и помни, где-нибудь есть редут –
за ним нет боли, за ним свобода,

за ним – спорыш, черемша, анис
и запах жизни – такой несметный!
полёты вверх и пролёты вниз,
и кризис смерти.

как часто плохо и хорошо –
в одной упряжке, плечом друг к другу,
и даже выцветший вещмешок
один – по кругу.

вчера прямая – теперь пунктир,
провисло небо гигантской прошвой,
и целый мир превратился в тир,
где плен и служба – одно и то же

в краю, где кровью пропитан грунт,
цветут спиреи, окреп ольховник…
бывает, что и святые врут
бездушно, душно и бездуховно.

иначе как это, почему
летят с небес в небеса проклятья,
и нестерпимо, безбожно жмут
корсеты даже бесшовных платьев?

когда идут на войну мужья,
а дети ищут мосты и броды,
запомни, где-нибудь есть межа –
за ней нет боли, за ней – свобода,

за ней не точка – пробел, абзац,
палитра смыслов и личный опыт…
нет сада? господи, есть базар –
там оптом

купи, не думая, гору слив
и медный таз – глубиною с вечность,
и к чёрту пафос и креатив,
когда на печке

переплавляется целый мир,
вовсю кипят золотые пенки…
и прорастает убитый мирт
на дне вселенной.

[/spoiler]

начхав на нудный небесный слив

и побеждая в конфликте с ленью,

пойду найду негритянских слив,

сварю «варенье».

крыжовник, яблоки, ананас,

малину, персики, маракуйю

черешню, цитрусы – всякий раз

я не варю, а живьем смакую.

бывает также давлю на сок,

и сразу запах идет - несметный!

но в соке сахар, увы, высок.

он фактор смерти.

бывает часто нехорошо,

напившись сока (и алкоголя),

но игнорирую запашок

и рвусь на волю.

я будто чувствую, есть редут,

где брюки – клеши, а платья с прошвой,

где подогреют и оберут

одномоментно друзья хорошие.

и задремлю я, упав на грунт -

в кусты сирени или в орешник.

бывает, что и святые врут,

мечтая втайне о жизни грешной.

иначе как это, почему

летят богам в небеса проклятья,

что позволяют любому чму

стащить с меня и корсет, и платье.

готов пойти я на них войной

и лазать в воду, не зная броду,

а после вкладывать смысл двойной

в «ума палату», да и в «свободу».

война в Крыму – значит, всё в дыму.

о том вещает мне личный опыт.

я под шумок там скуплю хурму

и оптом.

скуплю, не думая, фрукты все

и медным тазом накрою прикуп.

пусть там забродят во всей красе

непьющим в пику.

предстану дьяволом во плоти,

по всей округе разбросив камни.

ну правда, «пафос и креатив»

девать куда мне?

8. О вреде смеха

[spoiler]

7. Глаша

Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
Фридрих Ницше

Она смеётся, долго, жалко, страшно,
размазывая слёзы по щекам,
забыть пытаясь, как страдала раньше,
и мать кричала жуткое «Тикай!”

Куда тикать? Здесь - хата, кукла Янка,
а в печке - хлеб овсяный с лебедой.
Зачем вели в сарай солдаты мамку
с ревущей Василинкой? На убой…

От криков, взрывов, речи непонятной
и лая обозлённых грозных псов
она дрожала в страхе, безоглядно
закрыть старалась старенький засов.

Одним ударом вышиб дверь каратель,
заметил Глашу, рявкнул «аршгезихьт!»’
Толкнул прикладом и, схватив за платье,
швырнул об угол, думая убить.

Ей было три, поди-ка точно вспомни.
Смеётся бабка - горб как Эверест,
крючком спина и боли - мутный омут,
видать, от смерти спас нательный крест.

Давно глуха, болеет «паркинсоном».
Всё чаще - в прошлом, просится к семье,
малышкой Глашей тихо ночью стонет,
во сне кричит беспомощно: «Не смей…»

------------------------------
Arschgesicht! -áршгезихьт (ругательство - немецкий язык)

[/spoiler]

Смеялись куры - долго, гадко, страшно,

Размазывая слезы по крылам.

Кричали мне: «Проверь, болезный, башню!

И не печатай больше всякий хлам!»

Какой позор! А я ж – ни сном, ни духом.

Наоборот, нетленку я ваял -

Про немцев и смешливую старуху,

Чтоб сразу заценили стар и мал.

Но только в зале крики, взрывы смеха -

И падают читатели под стол.

Сей глупый смех - и творчеству помеха,

И худшее из всех возможных зол.

Смеются все – старушка и каратель,

Малышка Глаша, куры, пес Барбос.

Соседки даже обмочили платья -

Слезами, ибо им смешно до слез.

А мне ж не три - я взрослый, понимаю,

Что я не взял стихийный Эверест.

Внезапно грянул гром в начале мая,

И не спасет уже нательный крест.

Суровый рок сразил одним ударом

И без ножа зарезал кассный стих.

Теперь вот ночью мучают кошмары,

Где куры, гады, квохчут: «Аршгезихьт!»

9. Игры Пепé, или Их нравы

[spoiler]

15. Крыло любимой

Неизбежность смерти отчасти смягчается тем, что мы не знаем, когда она настигнет нас; в этой неопределённости есть нечто от бесконечности....
Жан де Лабрюйер

Мальчик Пепе́ держит бабочку за крыло,
бабочка бьётся, смята и однокрыла.
Бьётся, а небо лавандово и бело,
пахнет крапивой, пахнет хорошим мылом.

Стирка в тазу, мокнут трусики и носки,
где-то за домом песню поёт цикада.
Пальцы Пепе́ перепачканы и легки,
бабочка, баба, не улетай, не надо.

Сосны скрипят, и толкается мошкара,
бабочка никнет, тряпочкой повисая.
Плачет Пепе́, ай, плохая, кричит, игра,
топает ножкой, тряпочку в пыль бросает.

В этой пыли видит бабочку рыжий кот,
мявкает басом и пробегает мимо...
Вечер. Пепе́ пьёт смородиновый компот,
тень на подушке – словно крыло любимой.

[/spoiler]

Дети в подвале играли в Гестапо.

Зверски замучен сантехник Потапов.

Устн. нар. творчество

Мальчик Пепé – просто выродок и бандит,

ибо родился и жил (года три) в фавеле.

И в результате отец у Пепé убит,

хоть он и выколот был у Пепé на теле.

Стирка. В тазу мокнут трусики и носки,

ибо в крови – не возьмет никакое мыло.

Пальцы Пепé перепачканы, но легки -

их тренирует Пепé, чтобы проще было

ножичком финским жонглировать в темноте

жаркой и комариной бразильской ночи.

Любит играть он, но в игры отнюдь «не те» -

все потому, что в «те» он играть не хочет.

В этот момент появляется рыжий кот,

мявкает басом и пробегает мимо...

Вечер. Пепé из кота мокасины шьет

и причитает – покойничек был любимым.

10. Тормоз

[spoiler]

8. До дна
Познание бесконечности требует бесконечного времени.
А. и Б. Стругацкие

Внезапный завиток за завитком,
Изгибы плеч, литую нежность шеи
Я постигал глоточек за глотком,
От запаха и голоса пьянея.

Я начинал, где тормознул вчера,
Мы превращали в вечность вечера.
Прислушиваясь к сердцу через платье,
Я замирал от мягкого объятья.

Переплетенье ненасытных рук,
Горячие безудержные губы…
Пускай зовут на плац чужие трубы,
Для нас ни расставаний, ни разлук.

Укрывшись от судьбы-веретена,
Ныряем в счастье: вместе и до дна.

[/spoiler]

Внезапный завиток – и вздрогнул я,
Ведь ты была пострижена под нолик.
Пришлось «глоточки» начинать с нуля,
Как будто я по жизни алкоголик.

Я ж – тормоз и все время торможу,
Что, впрочем, ясно даже и ежу.
А вот причину не могу понять я,
Как и проникнуть, до сих пор, под платье.

Переплетенье ненасытных рук,
Горячие безудержные губы…
С тобой я весь какой-то нежно-грубый,
А вот под платье - как-то недосуг.

Я со стыда укроюсь с головой
И плавно с плача перейду на вой.

11. Одиночество, или Ночь мазохиста

[spoiler]

29. Cеренький Волчок

И ничего в этой бесконечности нет страшного — так просто циферка, восьмёрка на боку. Бывает плюс бесконечность, бывает минус. Её даже можно складывать и вычитать. Только бесконечность плюс бесконечность всё равно будет бесконечность, хотя чисто по ощущениям, две бесконечности, конечно, больше, чем одна.
Дмитрий Горчев

Мне не спалось в октябрьской ночи, такой дождливой, ветреной и чёрной.
Ты где, Волчок? Хоть ты-то не молчи! Давай с тобой поговорим о чём-нибудь.
Вылазь из подкроватных тайных нор, пошли на кухню, колбасы отрежу.
Я знаю — ты сидишь там до сих пор, но стал кусаться за бочок всё реже.
Стареем, брат-Волчок. И, невзначай, что было страшным — стало страшно милым.
Ты будешь кофе или сделать чай? А, молоко... прости, я позабыла.
Он деликатно выпил молоко, съел все котлеты, колбасу, сметану
и, благодарно ткнув меня башкой, сказал: — Дня два кусать тебя не стану!
Так мы сидели, не включая свет, молчали, глядя в бесконечный космос,
и отражались — зверь и человек, а за окном нам улыбалась осень.

[/spoiler]

Мне не спалось в октябрьской ночи – как будто кто внезапно вставил клизму.
Он не пришел – без видимых причин, мой серый друг, партнер по мазохизму.
Одновременно в десять нор залез и ни за что кусать меня не хочет.
А мне укусы эти позарез нужны и днем, и самой темной ночью.
Я выманить пытался подлеца, крошил котлеты, куру и сосиски,
отдать решил последних два яйца и молока налил в четыре миски.
Пока ж ходил в сортир, он все сожрал: котлеты, куру, яйца и сметану.
Ну а потом зарезал без ножа, сказав: «А все равно кусать не стану!»
Так и сидели: он - в своей норе, точнее, в норах (чтите третью строчку),
я - на полу, две лужи наревев, и отражался в оных в одиночку.

12. Знает только пёс

[spoiler]

27. Полные карманы песка

У вечности ворует всякий,
А вечность — как морской песок...
О. Мандельштам

Полные карманы песка.
Озираемся воровато.
Может, кто-нибудь кинется нас искать?
Даже узнает, где наша хата!
Соберётся толпа, факелы задымят,
Крики заполонят пространство.
Захотим убежать, мол, на кой нам ляд...
Но передумаем и решим остаться.
Ни побег не светит нам, ни полёт.
Занимай оборону.
Что от жизни сегодня перепадёт,
Делить будем поровну.
Каждый окрик, каждый удар,
Камень брошенный...
Даже если ты будешь всегда неправ,
Я с тобой, а не с теми тупыми рожами.
И мне верится — вечен, угрюм, белёс —
Бог войдёт в наш дом, расточая милость,
В душегрейке запахнутой внахлёст,
Сшитой на вырост.
Дверь не закроет, тапки поставит в рядок.
За спиной толпа зашумит по-птичьи.
Бог протянет руку, в руке — песок:
“Вот вам ещё на куличики”.

[/spoiler]

Полные карманы песка –

В пожарке наворовали.

Скоро медбратья кинутся нас искать.

Достанется и Вове, и Вале.

Схватят за руки и за ноги тож,

Обратно в палату утащат.

И снова вытошнит нас от этих рож –

Медбратия у нас та ещё!

Убежать пытались мы, и не раз.

Каждый раз нас ловили.

Скажут беглецам парочку теплых фраз

И в изолятор, к Вилли.

У Вилли мускулы и удар -

Сногсшибающий.

От него ни разу никто не удрал,

Попадая по полной – аки кур в ощип.

Вилли подойдёт, узким черепом гол,

Расточая благость, сгребёт в охапку,

А потом как шмякнет башкой об пол -

Слетают тапки.

А Вилли стоит – вечен, угрюм, белёс,

На устах играет ухмылочка злая…

А на кой песок нам - знает только пёс.

В том смысле, что пёс его знает.

13. Изя и коровы

[spoiler]

12. Изергиль

Ни один шторм не длится бесконечно…
Наталья Солнцева

Если всюду вижу труху и пыль
и сыта по горло небесной манной,
то приходит мудрая Изергиль,
что жила когда-то под Аккерманом.

Пополам согнулась, глаза мутны,
нитка чёрных бусин на смуглой шее.
Говорит мне: «Жизнь, словно свет луны,
никого не жалует и не греет.

Ничего не ведая наперёд,
знаю, что тоской не согреешь кости.
Всё проходит, значит, и боль пройдёт,
прорастёт пикульником на погосте.

Ну а тот, в котором твоя душа,
кто, шутя, в тебе разбудил норд-осты,
а потом потребовал не дышать,
чтоб ему дышалось легко и просто,

как монета медная, отзвенит.
Позабудь его, как звенящих прочих.
Глупо ткать полотнище из обид,
не оно спасает холодной ночью».

Говорит и смотрит куда-то вдаль,
повернувшись к лампе вполоборота.
Ей две сотни лет никого не жаль,
только с ней спокойнее отчего-то.

[/spoiler]

Если в стойлах наших труха и пыль,

ибо дед Евсей пятый день в запое,

вызываем «скорую» - Изергиль,

что жила когда-то за дальним полем.

Пополам согнувшись, бежит трусцой -

вольный ветер ей развевает космы.

Ей чихать без счёту на возраст свой

и какой-то вечно холодный космос.

Ничего не ведая наперёд,

знает все же всё, и причём детально:

«Всё проходит, стало быть, всё пройдёт -

и у пыли тоже исход летальный.»

И врубает истово пылесос,

и труху чихвостит - и в хвост и в гриву.

Даже если мусор давно пророс,

вычищает весело и игриво.

Протирает полочки и полы,

разрешив по ходу проблемы все нам.

Пусть горчит снаружи трава полынь,

а внутри так пахнет душистым сеном.

Побеждённый сор из избы несёт,

Повернувшись к свету вполоборота.

Говорит вполголоса: «Изя – всё».

И на сердце радостно отчего-то.

14. Соседство поневоле

[spoiler]

12. Изергиль

Ни один шторм не длится бесконечно…
Наталья Солнцева

Если всюду вижу труху и пыль
и сыта по горло небесной манной,
то приходит мудрая Изергиль,
что жила когда-то под Аккерманом.

Пополам согнулась, глаза мутны,
нитка чёрных бусин на смуглой шее.
Говорит мне: «Жизнь, словно свет луны,
никого не жалует и не греет.

Ничего не ведая наперёд,
знаю, что тоской не согреешь кости.
Всё проходит, значит, и боль пройдёт,
прорастёт пикульником на погосте.

Ну а тот, в котором твоя душа,
кто, шутя, в тебе разбудил норд-осты,
а потом потребовал не дышать,
чтоб ему дышалось легко и просто,

как монета медная, отзвенит.
Позабудь его, как звенящих прочих.
Глупо ткать полотнище из обид,
не оно спасает холодной ночью».

Говорит и смотрит куда-то вдаль,
повернувшись к лампе вполоборота.
Ей две сотни лет никого не жаль,
только с ней спокойнее отчего-то.

[/spoiler]

Если вдрызг душа, если пьяный в хлам,
если вжат в тугие тиски дивана,
то ко мне приходит сосед Ильхам
вместо Изергиль из-под Аккермана.

А хотелось, чтобы пришёл Евсей,
на худой конец, Магнус или Вилли.
Но теперь проблема Европы всей -
всё вокруг ильхамы заполонили.

Я же не расист - упаси Господь!
Мне бы выпить с кем Крамбамбули* с мятой,
поболтать за жизнь, сбегать к девкам хоть!
Но живут соседи по шариату.

-------------------------
*Крамбамбуля - белорусский национальный
алкогольный напиток

15. Читатель не уйдет!

[spoiler]

18. Мама, ты ведь не умрёшь?

Неизбежность смерти отчасти смягчается тем, что мы не знаем, когда она настигнет нас; в этой неопределённости есть нечто от бесконечности....
Жан де Лабрюйер

Я не умру, моя девочка, не умру…
…Детские страхи не помнятся поутру,
серый волчок под кроватью сопит привычно.
А за окном, разгоняя печаль-хандру,
чайки лениво качаются на ветру,
что-то крича нам с тобой на забавном птичьем.

Знаешь, всегда не хватает пяти минут.
Осень за осенью, с отмели в глубину
первой любви и предательства, тьмы и света –
и замираешь, и слушаешь тишину.
Я никогда не оставлю тебя одну.
(Взрослые лгут, но не будем сейчас об этом).

Если б могла – сберегла бы от всех потерь.
Год, как не скрипнет тихонько с рассветом дверь,
не прокрадётся твой пёс, не оближет руку.
Время не лечит, но ты ни за что не верь.
Глянешь однажды – за горем настал апрель,
носится чей-то щенок за хвостом по кругу.

Ты так торопишься вырасти, но пока
жизнь бесконечна. В ней сонные облака
мягко баюкают за день уставших чаек,
тапки изгрызены кем-то исподтишка.
Жмёшься ко мне так по-детски, к щеке щека…
…Я не умру, моя девочка, обещаю.

[/spoiler]

Он не уйдет, даже если бы и хотел!..

… Станут читатели грудой инертных тел,

каждый из оных стихом наповал убитый.

Каждого лично возьму за живое тем,

что втихаря подберу из наличных тем

самую близкую каждому из пиитов.

И не одну, а как минимум сразу три:

мама, ребёнок и умерший пёс – смотри! -

три килограмма тротила для взрывпакета.

Кстати, у девочки страхи живут внутри,

А у собачки ветфельдшер лечил артрит …

(Только не будем, пожалуй, сейчас от этом.)

Если б могла, присобачила б и кота,

но у кота репутация, блин, не та -

скрытный, лукавый и птичек невинных душит.

Давеча мышку в подвале всю ночь пытал…

Словом, проблемы с котами и маета.

Видимо, дьявол скупил их котячьи души.

Кстати, о птичках. Мне вставить, быть может, их?

Дабы разбавить немного собачий стих

и не ходить за щеночком, как хвост, по кругу…

Этот подход эффективен и даже лих.

Вот и читатель уже обомлел и стих…

… Я же кошачьей походкой хожу упруго.

16. Грибочки

[spoiler]

1.1 Пост

Последними сгорели мотыльки
В огромных лепестках лесных пожаров.
Кипели воды медленной реки,
Земля ещё дрожала от ударов
Финальных термоядерных ракет,
Вулканы истекали чёрной лавой.
Среди грибов померк вечерний свет —
Там род людской, бессильный и лукавый,
Закончил свой бессмысленный забег
От райских кущ до огненной геенны,
И лишь один, давно не человек,
В пустой ладье среди могучей пены
Напрасно ждёт, когда к нему придут
С никчёмным медяком за переправу.
Историю писать — напрасный труд,
Да и читать — ни смысла, ни забавы.

[/spoiler]

Последними сгорели мотыльки,

Поскольку были из отборной стали…

Весь этот день стоял на службе штиль,

Но мы потом с Коляном наверстали.

Земля дрожала, мы дрожали с ней

И чем-то истекали ежечасно.

Под хруст грибов нам было все темней –

Грибы, я вам скажу, продукт опасный.

От парочки кило на пару душ

Заговорили в нас морские гены.

Мы в ванной оказались и под душ

Залезли посреди могучей пены.

Нам виделись пожары на реке,

А та кипела вся бульона пуще…

Такие вот грибочки в рюкзаке

Мы принесли из Беловежской пущи.

17. Из воспоминаний контрабандиста

[spoiler]

1.2 Вернуться

Мой катерок, как свежий тромб, в канале
застрял, и жизнь вот-вот сойдёт на нет.
На берегу шумят, врача позвали,
да то ли рано, то ли не ко мне.

Каких-то женщин крашеные лица
с разинутыми ртами – над водой,
и город, неприкаянный, пылится
под брюхом тучи старчески седой.

Канал вот-вот накроет ветхой тканью
тумана, убежавшего с Невы.
В молочный омут неизбежно канут
прибрежье охраняющие львы.

Взбренчит трамвай, мучительно и тонко,
на Каменном сломает ногу чёрт.
Мой катерок бездомной собачонкой
уткнётся в чей-то равнодушный борт...

Мигалка скорой, хрип экскурсовода,
огонь, не согревающий гранит.
Украдкой мелочь я бросаю в воды,
чтобы меня не приняли они.

[/spoiler]

Тот случай в 90-х, чтоб вы знали,

Ващета грустным был, но - чётаржу.

Мой катерок тогда застрял в канале,

Случайно зацепившись за баржу.

Она ж ему прижала брюхом бортик,

И все – и ни вперед, и ни назад.

Утратил он в момент, как тромб в аорте,

Изрядный кинетический заряд.

Вот-вот менты сюда привалят валом,

Чтоб в протоколе жалобы учесть,

А у меня под ветхим покрывалом

Одних колготок тысяч так на шесть.

Взбренчит наручников железных пара,

Обхватит ручки белые мои,

И я сменяю катерок на нары,

Заплыв-таки, условно, за буи.

Мигалка, хриплый глас экскурсовода,

И омут нездоровой суеты…

Украдкой я бросал колготки в воду,
чтоб дело не пришили мне менты.

18. Случай на рыбалке

[spoiler]

1.3 Плавание.

Он отгребает и правит в густой туман.
Путь на воде не начертан – плыви, как хочешь.
Снасть и наживка уложены в лодку с ночи.
Мягко просев, подминает волну корма…

Выбран на якорном тросе железный трак.
Хлюпают весла, уключины плачут будто…
Пес покружил и свернулся в лохматый бублик:
"Ну, подождем до улова, король-рыбак".

Что здесь поймаешь? Серебряных вертких рыб,
Или, быть может, каких-нибудь птиц небесных?
Лодка зависла - наверно лишилась веса.
Впрочем, не видно. И зябко затихла зыбь.

Нос разрезает пространство, как финский нож.
Пес и рыбак в бесконечности одиноки…
Может попутчиком вскоре одарят боги?
Главное, чтоб человек был вполне хорош:

Был бы не хмур и за словом в карман не лез,
Чтобы забавные байки травил о жизни…
О, вот и ты, брат. За пазухой фляга киснет,
Да и закуска нехитрая где-то есть…

Сходит попутчик. Пора… И опять повис
Полог безмолвный, сгустившийся в одночасье.
Сладко собака зевает во все три пасти,
И непрерывно под лодкой вздыхает Стикс.

[/spoiler]

Я отгребаю, а всюду густой туман -

Не выбирают погоду на выходные.

В этом тумане и берега не видны, и

Только наощупь рука попадет в карман.

Если желаете знать, попадет зачем,

Там у меня сокровенная фляга киснет.

Ночью ли, днем – никогда неразлучны мы с ней.

Это любимая из рыболовных тем.

Ибо рыбалка – как та лотерея, блин!

Правит малейшим уловом настрой у Бога.

Ну а из фляги пригубишь (совсем немного) -

Вмиг улетучатся нафиг тоска и сплин.

Нос разрезает пространство, как финский нож.

Слева по курсу попутчик – рыбак знакомый.

В лодке лежит и, походу, в глубокой коме.

Раннее утро, а он так - уже хорош.

Я забираю товарища в свой баркас,

Обогреваю, под закусь, из той же фляжки.

Смесь из задорного смеха и вздохов тяжких.

Время летит и не задевает нас…

Сходит попутчик. Куда ты? Что за дела!

Следом бросаю несчастному трос и снасти.

Нервно собака зевает - во все три (!) пасти.

Все ж таки фляжка не с молоком была.

19. брюшной шторм, или надо меньше пить

[spoiler]

6.1 наливай до края

наливай до края – не вижу края,
провисает небо до самых пашен

я иду вперёд, не убит, не ранен,
но под этим небом темно и страшно –
оттого, что брюхо у неба тонко,
что меня, порвавшись, штормами смоет,
что боюсь услышать и крик ребёнка,
и его молчание с женским воем

и не я огонь превращал в ответный,
подменял стихи равнодушной сметой,
но когда уходят на фронт поэты –
наступает время убить поэтов

я бреду куда-то, не понимая,
кем вернётся тот, кто зачем-то выжил

наливай до края – не вижу края,
только брюхо неба всё ниже, ниже...

[/spoiler]

наливал до края, не видя края,
мой слепой напарник в убитом сквере

принимал событие на ура я -
это ж надо так вот по «булькам» мерить!..

просыпаюсь утром, а в горле сухо,
и башка трещит – прямо вою воем,

и штормит по-чёрному там, где брюхо,

если вдруг расслаблюсь, всё нафиг смоет

бьют по нервам мысли прямой наводкой -
про шторма из брюха и водопады

отравился, видно, палёной водкой -
если б знал, палил кто, убил бы гада

и бреду в бреду я, и значит, брежу
слава богу всё же, что как-то выжил

но просветы в мыслях – всё реже, реже,
а вот шторм из брюха всё ближе, ближе...

20. Мазохисты

[spoiler]

18.2 Массажист

Он приходит два раза в неделю, примерно в десять,
расчехляет массажную снасть, достаёт масла.
У него есть привычка, которая очень бесит –
так, что хочется к чёртовой маме его послать –
он встаёт надо мной и возносит ладони к люстре,
произносит молитву, закатывая глаза,
и стоит так, качаясь, как лодка над рыбой шустрой,
по небритым щекам за слезою бежит слеза.

Это длится примерно минут так пятнадцать-двадцать.
Ты, набравшись терпенья, лежишь, терпеливо ждёшь,
а внутри всё клокочет, но тигров сменяют зайцы,
подставляя хвосты и макушки под слёзный дождь.

Но глаза высыхают, и он переходит к делу,
и тогда уже ты шлёшь и шлёшь к потолку мольбы,
и рыдает душа, и возносится к люстре тело,
и мечтаешь пополнить гаремы его рабынь…

А когда он уходит, ты молча берёшь стремянку,
поднимаешься, жмурясь, кидаешь на люстру плед
(электричества нет – отключили на всей делянке),
но горит над тобой ослепительно яркий свет.

[/spoiler]

Он приходит к ней каждое утро. И ровно в деcять.

Если ж раньше придёт, то под дверью стоит и ждёт:

как всегда, по привычке все «за» и все «против» взвесив,

понимает, что только терпение даст «улёт».

И заходит-таки под размеренный бой курантов,

раздевается - полностью, после над ней встаёт.

Но глаза в потолок, а не долу - без вариантов,

и пускает слезу, заливая и нос, и рот.

Это длится часами, и дождь переходит в ливень.

Дама косит под рыбу, чтоб тупо не утонуть.

Остальные все тонут – и тигры, и иже с ними…

только зайцы (с Мазаем) спасаются как-нибудь.

Дама тоже заводится, быстро, с пол-оборота.

Извивается молча в объятиях стылой тьмы.

И в аквариум хочет устроиться на работу.

И плакат на стене: «Мы тут - рыбы, рабы – не мы».

Получается круто: страдают два голых тела,

прямо лезут на стену, а вот друг на друга – нет…

Ну а зайцы тем временем шастают оголтело

По делянке, где ночью враги отключили свет.

21. А…

[spoiler]

4.1       Пусть всегда будет…

А она рисовала небо,
как рисуют все девочки в детстве,
и тянулась сама, как стебель,
в неизведанное поднебесье.
Облака рисовала тоже —
белоснежные, как же иначе,
на пушистых щенков похожих —
озорных, но совсем не кусачих.
Много жёлтых пунктирных линий,
чтобы было тепло и не страшно —
стал короче наполовину
самый лучший её карандашик.
А коричневый не любила
и для птиц выбирала зелёный.
Фиолетовый шёл на крылья —
получались смешные драконы
или добрые крокодилы,
потому что всегда улыбались.
И без страха она входила
в нарисованный мир, как в реальность,
забывая про заоконный:
неприветливый, хмурый и чёрный,
с небом огненным, раскалённым,
где охотятся хищные дроны.

[/spoiler]

А начну-ка я стих с союза

на листочке стерильно чистом…

Если с детства не ешь «от пуза»,

то не станешь баскетболистом.

Это так, между прочим, к слову.

Ну а песня у нас иная -

про драконов с большим уловом,

где улов – крокодилов стая.

Фиолетовых там, где крылья,

и коричневых там, где попа.

Разноцветная эскадрилья

в плен попала, летя в Европу.

Крокодилы сражались храбро,

но драконы, они сильнее:

крокодилов берут за жабры -

и зеленые вмиг синеют.

Склонность к дракам, походу, в генах

у драконов тех – ну их к чёрту!

Пусть забацает лучше Гена

под гармонию оду спорту!

В честь обеих из двух атлетик,

что молчать заставляют пушки...

И, на вещи смотря на эти,

падежи согласует Пушкин.

22. Пенёк

[spoiler]

4.2 Птицы

Я вспоминаю растерянный старый дом –
каждой ступенькой он тихо скрипит с укором.
Небо наполнено птицами и дождём,
хлопают мокрые крылья, ища опору.
Слева дождливое небо горит в огне –
капли шипят, но не гасят ни боль, ни пламя.
Справа беснуется море среди камней,
ветер на птицах-свистульках минорит гаммы.
…Был ли там Бог, в окровавленных облаках?
Я закрываю глаза. Я хочу услышать
птиц, долетевших до мира издалека
с вестью – что дом уцелел, пёс соседский выжил.
Может, и вишня не сломана у окна –
хрупкий пенёк не топорщится ввысь нелепо...
Я не молюсь. Я мольбами сыта сполна.
Кто не шептал их тогда, под горящим небом.
Что же ты, Господи, ты же сказал – аз есмь,
выслушай, вылечи – всё, что неизлечимо…
…Мир безмятежен, но море моё не здесь.
Птицы молчат.
И опять пролетают мимо.

[/spoiler]

Старый домишко растерян и одинок.

И тем не менее громко скрипит с укором.

Ибо топорщиться начал гнилой пенёк,

явно от вишни оставшийся, у забора.

Слева крыжовника куст на корню усох,

и помидоры завяли на грядке справа.

Только пенёк наш от пяток и до усов

выглядит бодро и смотрит предельно браво.

Резво вздымает торчком не загривке шерсть

и надувается ввысь, расширяясь грозно.

Домик считает, что Бог, если оный есть,

должен пеньку попенять бы за нрав стервозный.

Птицы пытались пенёк за усы тягать,

даже бомбили нахала не раз помётом.

Хлюпала в такт на соседнем болоте гать,

где проводился позднее разбор полётов.

Только Всевышний хихикал себе в усы,

в тучах, горящих огнём, по-турецки сидя.

«Ай да пенёк! Прости, Господи, сукин сын!

Птичек в виду поимел-таки,

в лучшем виде!»

23. На безрыбье, или Котятков.нет

[spoiler]

1. Баба

Баба простая — шубейка куцая, измученный тусклый взгляд.
Сумки-авоськи с нехитрой снедью в руках натруженных.
Семенит по улице с ужином для своих пострелят.
Этих бог щедро отсыпал — уже полдюжины.

Волосы липкой прядкой текут по лбу —
Высокому светлому лбу, вроде как здесь ни к месту.
Впряглась и тянет. И в горле давно бунт
затих. И впереди — ничего, бездна.

Где теперь он - её крест, страсть, боль...
«Они как в пропасть прыгнули друг в друга» когда-то.
И с тех пор каждый день — бой. С нищетой, с собой.
С бутылкой его бездонной, проклятой.

А ей и сорока нет. И столько былых мечт.
Но груба кожа. Сеточка из тонких морщин у глаз.
Не до пляжей, не до золотого песка — ей бы просто лечь…
Гололёд. Под колеса — крак-к-к. Стекла.

Легла, руки-радуги в стороны распластав.
Пустота зрачков. «Милая, нельзя! Ну же!»
Не рванулась, даже не попыталась встать.
Не «все мы немножко лошади» потому что.

[/spoiler]

Пусто в авоське, а я - в прострации, измученный тусклый взгляд.

Были котятки, да все кончились - пошли на конкурсы.

Это ж вам не шуточки - слезодавилки ваять подряд.

Ваяй, понимаешь, и, как пшено курам, сыпь!

Волосы дыбом - всюду, где только есть.

Волнение телу мелкой дрожью передается:

Посмотришь – вздрогнешь, ибо на теле – шерсть!

И в пот бросает от таких эмоций.

Где теперь взять живность, чтоб разорвать,

Выкинуть в пропасть порванного тела останки?

Нет никого, и не стоит себе тут врать,

Юлить и устраивать несознанку...

И вдруг – Некрасов, разносит благую весть!

Есть, говорит, в русских селениях бабы.

Ожогов на коже – бесчисленно, прям не счесть.

Ничто не страшит – ни кони и ни ухабы.

Беру! Дайте две! Кладу на асфальт, распластав.

И сам рядышком – Бог любит троицу.

Вызываю потом трактор из-за куста -

И пусть читатель слезами умоется!

24. Бестолковое

[spoiler]

2. Беспальтовое

Меня позвал ты забавы для:
– Давай стариной тряхнём,
вдвоём на вспаханные поля
мы ночью пойдём с конём.
И вот, уцепившись за конский хвост,
мы шли, кругом темнота.
а ты свой плащ повесил на гвоздь
в таверне вместо пальта.
Вдруг конь задрожал, ты решил – замёрз,
коня обижать за что?
Раз плащ на гвозде, ты сказал «of course»
и отдал коню пальто.
А тот совсем потерял покой,
почувствовав, что толпой
другие кони по-над рекой
искали, где водопой.
Наш конь пальто со спины стряхнул,
наделал навозных куч,
заржал и быстренько сиганул
к реке с окаянных круч.
Другие кони за ним вдогон –
сигать со скалы легко,
вот только плавать умеет конь
не долго, не далеко.
А ты кричал: – Весь табун умрёт,
и я заодно!
Изволь,
но как готовить старинный мёд,
не должен узнать король.
Ты сгинул, тайну свою храня,
тебя приняла струя…
Подковы нет, гвоздя и коня,
остались пальто и я.

[/spoiler]

Решил я как-то забавы для

Пальто на коня надеть,

А то ведь конь, по полям пыля,

Не счастье имеет - плеть.

Дрожит от страха, дождя, росы,

Со стужей ночной знаком.

На мне вон шапка, штаны, трусы,

А конь – всю жизнь голяком.

Живу, однако, в столице я

Уже немерено лет.

Кругом – одни бледнолицые,

Индейцев в помине нет.

Цыгане есть, но у тех прогресс –

На тачках крутых они.

Коня сыскать – маета и стресс,

Текут безлошадно дни…

Я дяде в деревню послал имейл

Однажды на склоне дня:

- Послушай, дядя, совесть имей,

Добудь для меня коня!

Уважил дядя. Грит, приезжай.

Есть лошадь, точнее, конь.

Ему попала под хвост вожжа.

Теперь он не конь – огонь!..

С пальтом в конюшню приперся я,

Кричу коню храбрецом:

- Про холод и польты есть версия!

Но конь мне бросил в лицо:

- Я хоть и гол, но зело могуч!

И ускакал в поля.

А в эпицентре навозных куч

Остались пальто и я.

25. Муторно

[spoiler]

3. Ветрено

Лавка сырая, промозглый осенний парк.
Ветер порывистый, холод, хандра, простуда...
Мир будет вечным, и я в нём — всегда дурак!
Вечный мудак — непрощённый тобой Иуда!

Здесь все незрячие. Мне одному видна
Тьма, что уродует мир и мутит мой разум.
Что мы с тобой натворили, и чья вина?
Не отзывайся и не отвечай ни разу!

Не поверни головы, не кивни в ответ,
Знак не подай, не посмей... Леденеет ветер.
Осень. Сгущается сумрак. На лавке смерть
Ищет в идущих мимо твои приметы.

Плюнуть со злостью ты можешь тому в лицо,
Кто, уподобясь мне, продал и свет, и душу!
Но не теперь... Светло-серое пальтецо...
Смерть поднимается, чтобы твой мир обрушить.

[/spoiler]

Принял на грудь – как обычно, пять раз по сто.

И за нетленки ваяние взялся живо.

Но - не судьба, по причине одной простой:

Водку в желудке решил я разбавить пивом.

Ну а поскольку мешал я их натощак,

Ёрш получился отменным - вопросов нету.

Торкнуло знатно, но все ж таки я – мудак,

Ибо курил (и ни разу не сигареты) …

Лавка сырая, промозглый осенний парк.
Я просыпаюсь с похмельем, хандрой, простудой...
Только нутро полыхает - как Жанна д’Арк.
Ноги ж предательски вялы – как два Иуды.

Хочется плюнуть себе самому в лицо -

Снова, мудак, обкурился и всё порушил…

Рядом шевелится серое пальтецо.

Тётка. С косой. По мою, не иначе, душу.

26. Ода себе любимому

[spoiler]

4. Воскресение

Когда настанет день и я исчезну,
Когда ветра иссушат крест кровавый –
Ты не ищи меня в пещере тесной.
Я буду там, где мëдом пахнут травы.

Где тонкий луч прорвëтся через тучу,
И в лепестках дрожащей мальвы канет –
Я буду там, дорогами измучен,
И просто сяду отдохнуть на камень.

Ты не взывай ко мне на поле битвы,
Я буду там, где радость неземная.
Зачем мне видеть, что мои молитвы,
Становятся золой мои молитвы,
С убитыми домами догорая.

Я буду там, где смех летит свободно,
Где от весны трепещет воздух звонкий.
И только тень моя пройдёт по водам –
Поцеловать уснувшего ребёнка.

[/spoiler]

Нет, весь я не умру и не исчезну.

Я памятник себе нерукотворный

Ваяю втихаря в квартирке тесной -

На кухне, что в трёх метрах от уборной.

И я чихать хотел на прозу быта.

Мне не страшны клопы и тараканы.

Не портит настроение пииту

Неполнота налитого стакана.

Настанет день, и где-то в райских кущах

Под пальмой я присяду на опушке.

И буду там других бессмертных пуще,

Да-да, буквально всех бессмертных пуще.

От зависти икнёт в могиле Пушкин.

Читать стихи я буду ангелочкам.

И голос будет мой певуч и звонок.

Ну а когда в раю наступит ночка,

Усну под пальмой, сладко – как ребёнок.

27. Моя Троянская война

[spoiler]

6. Дары волхвов

Мой первый бой. Огонь и запах гари.
Над нами небо цвета киновари.
Наш ротный был сегодня не в ударе,
Поэтому ничком лежит в снегу.
В чужих окопах речь звучит родная.
Я в двух шагах от ада или рая.
Зачем-то АКМ в руках сжимаю,
Но выстрелить, похоже, не смогу.

Чернеют лица, камуфляжи, каски.
Окрест грачи и снег, от крови вязкий.
Вон четверо солдат ждут перевязки,
Но из анестезии - лишь мороз.
Для многих наших станет снег могилой.
И нет ни слёз, ни крепких слов, ни силы.
Шепча чуть слышно: "Господи, помилуй",
Шагаю из окопа в полный рост.

Свистят шальные пули то и дело.
И вот моя…
«Не-дура»…
Прилетела…
Я стал душой, я выскользнул из тела,
Я вырвался из жизненных оков.

Кого теперь назначат виноватым?

...Под мантии запрятав автоматы,
Несут дары оставшимся ребятам
Данайцы, облачённые в волхвов.

[/spoiler]

И снова бой. Который снова снится...

Галдят грачи, вороны и синицы.

А мы с утра пытаемся напиться.

И я уже ничком в траве лежу.

Мне в ухо впился колкий куст алоэ.

А сверху небо красное и злое.

И снится сон про давнее былое.

А сон – не явь, понятно и ежу.

От выпитого мозг какой-то вязкий

И потому сгущает явно краски,

И требует наркоз для перевязки

«Моих двоих» - лишенных жизни ног.

Кругом трава – как в песенке про зайцев...

А в это время хитрые данайцы,

Что в мантии горазды одеваться,

Коня пригнали - прямо под окно.

Но мантии – обманки, из рогожи,

А у самих…

ухмылочки…

на рожах.

И норовят мне втюхать подороже

Галимую дощатую байду.

Но я, хоть и нетрезв, не лыком шит-то!

Есть опыт знатока и следопыта.

И я у этих древних паразитов

На поводу, как лошадь, не пойду!

28. Гомер и вселенская тоска

[spoiler]

7. Дурак и друид

Бранн-корабел, повелитель руля и веревок,
В море добра настяжал, уваженья добился.
Сын у него (в смысле я) телом крепок и ловок,
Только вот все говорят, дураком уродился.

Что тут ответишь – ну, да, то одно, то другое:
То подерусь и сломаю кому-нибудь ребра,
То накосячу в работе тяжелой рукою.
Хмурится батюшка, смотрят соседи недобро.

Всякому ясно – бороться с природой непросто.
Думали все и решили, поспорив для виду:
Лишь чародей образумит меня, стоероса.
Вот и послали за чудом в пещеру к друиду.

Шел я тропою, ведущей в священную рощу.
Скоро добрался, ведомый своею удачей.
Вышел старик в балахоне, брадатый и мощный,
Выспросил, что мне потребно, и речь свою начал.

«Ветви дубов подпирают косматые тучи.
Тучи – прибежище грома и молний ветвистых.
Мир иллюзорен, фрактален и весь перекручен.
Все на земле отзовется и все отразится.

Молнии млечный удар порождает омелу.
Прутья омелы в руках порождают корзину.
Осень в корзину срывается яблоком спелым.
Млечные реки молчат ледоставом под зиму,

Чертят пути ледяными изгибами стали.
Глядя на них, улетают гусиные стаи.
Сколько уж их в эту бездну, разверстую в дали
Пало бесследно, пера на земле не оставив…»

Долго я мудрому старцу внимал, не зевая.
Млечной рекой изливались волшебные речи.
Что-то о том, что вселенная наша живая,
И образуются связи во всем бесконечно.

Вроде бы что-то я понял, но только мечталось
Мне про уютный кабак и толстушку Годдиву.
Вот бы мне с нею связаться, вселенной на радость,
После отведать мясца да холодного пива…

Речи умолкли, а верткая мысль ускользала…
Кланялся я за науку дарами не скупо.
Лишь на мгновение мне, дураку, показалось –
Старец немного завидует младости глупой…

[/spoiler]

Как-то читали поэму «Друид и придурок» -

Долго, упорно, сражаясь с сонливостью храбро.

Нервно Гомер теребил за окурком окурок,

Рыбы морские кусали друг дружку за жабры.

Все поголовно с ума мы сходили буквально -

Тут, за экраном и там, в непроглядной пучине.

Вызвали скорую помощь с сиреной авральной.

Но не явилась она – по понятной причине.

Глядя на нас, улетали и гуси, и утки.

Значит, летели наощупь, на автопилоте.

Только полеты вслепую - ни разу не шутки.

Сгинули вскорости, бедные, в местном болоте.

Только у автора нервы прочнее канатов,

Хоть и отдали концы все наличные шхуны.

Бороду сбрил от расстройства Гомер бородатый,

Выглядя вследствие этого глупым, но юным.

Ветви дубов опустились бессильно, как руки.

Астры в саду и на небе увяли до срока.

Нету в природе напасти ужаснее скуки.

Так и сказала, зевнув, на заборе сорока.

29. Маша

[spoiler]

15. Мария

Тревожен город, пахнущий мацой,
но звёзды стали ласковей и гуще.
Ты, девочка! ты с ангельским лицом,
ещё не знаешь смерти вездесущей.

Отпугивая свечкой полумглу,
её шаги и злые отголоски,
ты, сидя на соломенном полу,
неслышно лепишь куколку из воска.

Сыночка лепишь. Сказки наизусть
поёт ему придуманное эхо,
ещё не повернуло время в грусть,
ещё оно полно тепла и смеха.

Благая тишина вокруг. Глядишь
на маленькое слепленное тело.
Скажи тебе сейчас, что эту тишь
однажды оборвут остервенело,

ты не поверишь горькой ворожбе,
не закричишь от горя и обиды,
не чувствуя, что маетно уже
земле от Вифлеема до Халкиды.

Не нужно знать тебе, что будет вой,
что будет боль, и от неё не деться,
пока в ладонях мальчик восковой,
и ты его качаешь, как младенца.

[/spoiler]

Тревожен лес – там волки и медведь,

но лисы стали ласковей (и «слаще»).

Ты, Машенька! Уже не станешь впредь

одна совсем наведываться в чащу?

Был не указ тебе лукавый Ной,

который тварей вывез, нам на горе.

Ты, сидя у медведя (!) за спиной,

смогла его же как-то объегорить.

Тебе поём осанну хором мы.

Ты путь к спасенью сирым указала -

не зарекаться сдуру от сумы

в суровой беспардонности вокзала.

Сума, лукошко, короб – чёрт один.

Тот, кто залег на дно, в итоге выжил.

В осаде круговой снегов и льдин,

готовь всегда телегу, а не лыжи.

Не верь ни разу ветреной судьбе

в разгаре слуховых галлюцинаций.

Поёт пусть эхо сказочки тебе,

но ты не думай даже расслабляться.

Покой - во сне, а явь – незримый бой,

и никуда от этого не деться.

Но ты бесстрастней куклы восковой,

презревшей страх - из пасечного детства.

30. Чертовщина

[spoiler]

16. Мельничиха

Белый свет уже не мил ей,
Так тяжёл хомут.
Жизнь и мужа схоронила,
А они идут

Вереницей тёмной, длинной,
В двери – стук, да стук:
– Мельничиха, измели нам
муку на муку?

Знала б ты, как сердце гложет
Чёрная тоска!
Но белее снега, боже,
Сыплется мука!

Разве горе у девицы?
Мелется легко
Тонкокожая пшеница –
Мёд и молоко.

Будет сдобным пышным тесто,
Из такой муки.
Будут бегать за невестой,
Млея, женихи.

Вот беда: вдова-солдатка,
Бездна, а не взгляд,
То-то мельнице несладко…
Жернова скрипят,

Зёрна горькие сминая –
Каменную рожь.
– Ничего, не плачь, родная.
– Смелется?
– Отож.

Лунный свет, скользнув по стенам,
Лёг на потолок.
Кто муке той знает цену?
Людям невдомёк:

Ей своё, чтоб их смололось,
Измолоть пришлось:
Зелень глаз и нежный голос,
Золото волос.
А в душе – без дна и края
Ночь черным-черна.
– Заходи. Не плачь, родная.

Скрипнут жернова…

[/spoiler]

Белый свет мигнул и сгинул,

В сумраке ночном

Вскрылись разом все могилы –

С них-то и начнём.

Гроб с покойницей летает,

Где скрипят кресты.

В нем девица, как влитая,

Дивной красоты.

Рядом труп, уже обглодан,

Брута бурсака.

Поделом – не суйся в воду,

Броду не сыскав.

Жизнь, усопшая намедни,

Бледная как смерть,

Прёт, надев на зад передник,

Типа - посмотреть.

А подальше, там, где ельник

И кромешна жуть,

Семенит покойный мельник

Рысью как-нибудь.

Мельница молоть боится,

Чуть ли не кричит.

И не окна, а бойницы

Щурятся в ночи.

В ужасе луна упала –

Светит в потолок.

Жернова Иван Купала

В речку уволок.

Помогают уж и полоз

Там закрыть вопрос:

Отмывают глаз и голос,

Золото волос.

Бес-порядков явный признак

И грядущих бед,

Бродит призрак коммунизма

И орёт: «Привет!»

Призраки везде и всюду,

Парами и без.

Дебоширят, бьют посуду…

Балом правит бес.

31. Альцгеймер на селе

[spoiler]

14. Корни

За три версты от речки обмелевшей,
Среди болот и смешанных лесов,
Где сам с собой играет в прятки леший,
Пугаясь даже птичьих голосов,

Где некогда стояла деревенька
На двадцать с половиною дворов,
Пастух на балалайке песни тренькал,
Покрикивая грозно на коров,

Колодезный журавль скрипел с натугой,
Таская вёдра полные воды,
Там нынче тишина… На чёрных срубах
Минувшего пожарища следы.

Лишь кружит ворон с траурным отливом,
Былого неприкаянный собрат.
В саду заросшем много спелой сливы
И яблок. Только некому собрать.

[/spoiler]

Здесь каждый был игрок (и даже геймер) –

На нервах, в подкидного и с огнём.

Но только карты спутал всем Альцгеймер

Одной прекрасной ночью (или днём?).

Вид у селян маленько обомлевший

На фоне местных смешанных лесов.

И даже леший вдруг забыл, что Леший,

И стал пугаться птичьих голосов.

Попробовав доить собаку Лайку

И не добыв ни капли молока,

Пастух коров гоняет балалайкой,

А те поют частушки про милка.

Лишь только ворон кружит, но недаром

Болеют все - и чёрный тоже сник.

И путает пожарище с пожаром

Пожарник (на полставки) и лесник.

32. Панибратское, или Скажи мне, кто твой друг…

[spoiler]

18. Мой друг

Мне не забыть ту про́клятую ночь,
В такую ночь нет проку от отваги.
Казалось, даже бог не мог помочь
В живых остаться в этой передряге.

Я бога нёс, как друга, на плечах,
Я думал, что вдвоём мы точно сдюжим,
Мне чудилось, он что-то отвечал,
В тяжёлый час он был, как воздух, нужен.

И в этот час, приблизившись к беде,
Мой друг упал и канул в неизвестность.
Он из неё в глаза мои глядел,
А вместе с ним в меня гляделась бездна.

Я друга нёс, как бога, на плечах…
Великих проклинал, и тех, и этих.
Я к богу обращался – выручай,
Но он другому, видимо, ответил.

Мой друг меня на жизнь опередил,
Остаться молодым – уже немало.
Но не унять, не вынуть из груди
Ту боль, что навсегда туда попала.

Я что-то говорил его жене,
Как крест принявшей выцветшие будни…
Ей трудно ненавидеть, но сложней
Любить меня, за то, что я не умер.

[/spoiler]

Я, если что, отнюдь не лыком шит.

Исполнен интеллекта и отваги.

Слагаю философские стиши

И трепетно вверяю их бумаге.

Я с Богом на коротенькой ноге.

Ношу частенько на плечах – как друга

И вопреки несомой им пурге,

Но сам нетрезв, поэтому - по кругу.

И в этот час бедовый и ночной,

Когда уже нигде не наливают,

Смеётся, вижу, бездна надо мной,

Хоть видимость реально нулевая.

Но друга я - как Бога – берегу.

А вдруг потом когда-то будет нужен?

Мы отдыхаем с ним на берегу

Большой непроходимой мимо лужи.

Мой друг меня моложе, спору нет -

Каких-то 33 несчастных года.

И перманентно излучает свет,

Что очень кстати ночью в непогоду.

Короче, пользы больше, чем вреда.

И я готов нести свой крест и дальше.

И не беда, что в виршах иногда

Присутствует совсем немного фальши.

33. Полутона

[spoiler]

1. Упрямая

Она упрямо смотрит в полумглу:
осенний ливень лупит по стеклу,
качает ветер мокрые деревья.
Хоть вплавь бросайся – полон двор воды,
скрывают лужи старые следы.
Он не вернётся, но она не верит.

Осточертевший комнатный уют.
В аквариуме рыбки тоже ждут
и на неё поглядывают косо.
Всплывая, булькнут, и опять ко дну –
мол, не они придумали войну,
какие к рыбам могут быть вопросы?

Прокурен чужаками за ночь дом,
и чувствуется каждым позвонком
неотвратимость будущей потери.
И страшно, что поверишь, что вот-вот...
Она его найдёт! Найдёт, найдёт!
Снимите поводок, откройте двери!

Её обнимет нежная рука.
Хозяйка тоже ждёт наверняка
знакомый свист из уличного мрака.
Он не погиб, конечно, не погиб...
Сбивает дождь листву со старых лип.
Упрямо смотрит вдаль его собака.

[/spoiler]

Сижу пишу стишок в своем углу,

упрямо ставя в строчку «полумглу»,

хотя и мгла могла вполне сгодиться.

Но только я отнюдь не лыком шит.

Нужны полутона мне для души -

высокого полета эта птица.

Зачем я хаю комнатный уют,

в аквариуме рыбки не поймут

и на меня поглядывают косо.

Полувсплывут и тут же вниз опять,

чтоб там внизу чуток полупоспать.

Усвоили моей души запросы!

Переживают только об одном –

прокурен чужаками за ночь дом,

а никотин, он вреден для здоровья.

Он быстро растворяется в воде,

и значит, очень скоро быть беде.

У рыб здоровье вовсе не коровье.

Так и живут, бедняги, до поры…

Хотя стишок ни разу не про рыб -

он про жену, а также про собаку.

Поскольку я душой и сердцем чист,

они мне отзываются на свист,

вдвоем стремглав летя из полумрака.

34. Эти странные иностранцы

[spoiler]

2. Кицунэ

Зима в Йокогаме похожа на осень —
дубы и секвойи дождям не унять.
Ну как там учёба? что ела? — вопросы
не могут оставить в покое меня.

Как шепчут японцы про рыжие пряди
"кицунэ", прикрыв от смущения рот,
когда без меня в подвенечном наряде
идёшь этой зимне-осенней порой.

Опять любопытство несносное точит:
кто был? что дарили? какие цветы...
что я уже — надо же! — русская тёща,
да только с английским неловкий затык.

И как тебе в новой супружеской жизни —
дай Бог, чтобы счастливо, зайка моя...
Губу прикусив, торможу одержимость,
ладонью кирпичик смартфона обняв.

Начну о погоде: — Тепло аномально,
туман в декабре, словно ранней весной...
Спрошу: — Как дела? — Рассмеётся : — Нормально! —
девчоночий голос, счастливый, родной.

*Кицунэ — мифическое существо в японской мифологии и фольклоре, лисица, наделённая сверхъестественными способностями, главная из которых — обращаться или вселяться в людей, популярный персонаж современной японской культуры.

[/spoiler]

Японцы какие-то странные люди –

«дубам» из России таких не понять.

Их теплая водка под суши на блюде

до рвотных позывов доводит меня.

А как они шепчут про рыжие пряди

во всех недоступных для глаза местах!

Прям кажется, прядей невиданных ради

готовы с воздушного прыгнуть моста.

Меня любопытство несносное мучит:

а что у них принято есть на обед?

И чем запивать то, что съедено, лучше

(но так, чтоб держаться подальше от бед)?

Хотя… погодите - про водку и суши

уже все понятно из третьей строки.

И бьют басурманы по кухням баклуши -

готовить нормально, видать, не с руки.

Какая, к чертям некрещеным, погода?

Дочушка, пакуй чемоданы скорей!

Не надо в семье нам моральных уродов

из разный японий и прочих корей!

35. Новогоднее наваждение

[spoiler]

3. Гадалка

На сочельник снег дотемна маячил, а когда замёл он моё крыльцо,
в ледяную дверь постучался мальчик – невысокий, щуплый, с рябым лицом.
Говорил тревожно, ступал несмело, наблюдал с опаской, исподтишка.
Сел у печки. Печка безмолвно пела, как поёт старуха без языка.

Погадать просил. Растирая пальцы, отогрелся, скинул с себя тулуп.
Я в него глядела: вот церковь, плацы…и проклятья с чьих-то слетают губ.
Кто ты, мальчик? Выйди ко мне, не прячась. Два пути на линии жизни есть.
На одном – ты зряч, но идёшь к незрячим, и несёшь смиренно благую весть.

На другом, который вот здесь, где палец, ты – слепец, и сеешь повсюду смерть.
Кто ты, мальчик? Кто ты, худой страдалец? Отчего так страшно в тебя глядеть?
Выбирай судьбу! Впрочем, ты не властен. Или властен? Вот же – не разобрать!
За тобой – лукавый с драконьей пастью, но и Бог, в которого верит мать.

Выбрав свет, погибнешь, как лёд на солнце. Жив останешься, встав на безбожный путь,
одержимость властью в тебе проснётся, от которой в сторону не свернуть –
так в ушко иглы не пролезть верблюду. И тогда хоть сотню лет проживи –
будет плач и скрежет зубов повсюду. Будет кровь…и слава твоя… в крови.

Он сидел, на плечи тулуп набросив,
словно мёрз, но пот выступал на лбу.
И глумилась ночь: «Выбирай, Иосиф,
если сможешь выбрать свою судьбу».

[/spoiler]

Раз работал я в Новый год гадалкой, и, пока мне снег заметал крыльцо,

в ледяную дверь постучали палкой. И вошла старуха с рябым лицом.

Говорила хрипло, ступая гулко и метлой да ступой об пол стуча.

Села к печке, требуя с маслом булку, а еще огурчик и первача.

Я налил, нарезал, намазал – съела, опрокинув чарку за воротник.

Я ж на гостью эту смотрел несмело, ибо квасить с ведьмами не привык.

Достает визитку, сует мне в руки. Я смотрю – и точно: Мадам Яга.

Я со страху чуть на написал в брюки, но стерпел и тихо сказал: «Ага».

«Погадай-ка мне на Кощея, дядя. Да смотри, что б вышло, как я хочу!

А не то метелкой махну, не глядя – и пойдешь по снегу в ночи к врачу.

Выбирай судьбу! Только осторожно. Если можешь все еще выбирать.

Ибо, если будет твой выбор ложным, навставляю так – не узнает мать!»

Но фатально линии раздвоились и ушли на пальцы, забыв ладонь.

Получалось зыбкое «или-или». И зловеще щелкал в печи огонь.

Я смотрел на руку старухи тупо и не мог ни слова произнести.

Все страшней и громче стучала ступа, умещались шансы мои в горсти…

За окошком фельдшер потом маячил.

Видно, вызвал кто-то, услышав шум.

И глумилось утро: «А был ли мальчик,

то есть ведьма?» …

Вылечусь - напишу.

36. Утро на пруду

[spoiler]

4. Кря!

Росли на стёклах белые цветы.
Лысели построждественские ели.
Пруд не замёрз. Ленивых уток грели
Потоки человечьей суеты.

Снежинки вились, словно комары,
На крылышках копеечные стразы.
В порывах ветра слышались приказы:
– Вставай, иди! и уток покорми!

Тянулась бесконечная зима,
Старательно морозила, пуржила.
И узники сугробного режима
Сходили потихохоньку с ума.

Неладное творилось в головах.
Остатки задубевшего рассудка,
Не находя тепла для доброй шутки,
Разыскивали хохоньки в словах.

Слова кривлялись хуже обезьян:
Стеклянный, оловянный, деревянный –
Любое подойдёт, когда о пьяном.
А я, конечно, выпил, но не пьян.

Шагаю, краснощёк и бородат,
Мне нравится быть чуточку нелепым.
Край берега засыпан белым хлебом,
И утки что-то ласково галдят.

Смущённо улыбается заря
Застенчивым пунцовым переливом.
Я чувствую себя почти счастливым.
Смотрю вокруг и выдыхаю: – Кря!

[/spoiler]

Нормально посидели мы с утра

Под лысой кем-то выброшенной ёлкой.

Хоть селезень сердито клювом щёлкал,

Когда гоняла уток детвора.

Снежинки вились, словно комары,

Размерами со среднюю ворону.

Но мы держали стойко оборону

И хищникам рычали грозно: «Брысь!»

Застыло время, так же, как и мы,

Пока зима морозила, пуржила.

И было нам с тобой отнюдь не в жилу

Такое поведение зимы.

Неладное творилось в головах

С остатком задубевшего рассудка.

Тем временем пошли вторые сутки,

И жесть узнали мы не на словах.

Кривляться стали хуже обезьян,

Стеклянными не стать случайно чтобы

Под общим, страх внушающим сугробом.

Со стужей шутки плохи, если пьян!

Светились ярко сизые носы,

Их окружали белые бородки.

Зачем у кайфа век такой короткий?

Короче только летом у росы…

Смущённо улыбается заря,

И стыдно нам и как бы не до шуток.

Спонтанно косим со стыда под уток

И выдыхаем (в сторону): «Кря-кря!»

37. Полный вперед!

[spoiler]

5. *Полумурррр*

Забиться в угол — плакать-плакать-плакать!
И клясть судьбы преступный поворот.
Считать врагов, чей каверзный характер,
когда-нибудь меня совсем добьёт.
Поныть про холод, жар, дожди и прочий
несовместимый с жизнью дискомфорт,
про сонность дней, про инсомнию ночью,
про точное непопаданье в шорт…

Захлебываться, упиваться скорбью,
вещая офигевшему коту,
что мол уже от тягот этих горблюсь —
всем хорошо, а я страдаю тут!

Внезапно, замолчав на «полумуре»,
кот усмехнётся нагло и светло,
и скажет (по кошачьи): «В этом туре
тебе, дружище, просто не свезло!»

Врагов прощаю (их и нет особо),
на улице — зима, снега и ночь.
А мы идём с котом на кухню оба,
и оба жрём, чтоб горе превозмочь.

[/spoiler]

Достать чернил и, крепко выпив, плакать!

И клясть судьбу, особенно дожди.

Ведь от дождей отнюдь не только слякоть -

исход летальный и внезапный жди.

Забудь про жар – жары он не заменит,

а вот температуру может дать

и ночью сон послать к ядрёной Фене,

ну или малость ближе, под кровать…

Захлебываясь пить и напиваться,

вещая офигевшему коту:

мол, так и так – мне не видать оваций,

поскольку здесь нисколечко не тут.

Внезапно, замолчав на «полумуре»,

кот усмехнётся, нагло хвост задрав,

и скажет (по кошачьи), что в натуре

я в этот раз нисколечко не прав.

Враги везде (их есть и очень много),

но нам плевать, сначала начихав.

Удаче я навек сосватан богом -

как Моби Дику капитан Ахав!

38. Между прочим

[spoiler]

6. Между

Hо когда уходят на фронт поэты,
Наступает время убить поэтов.
©Ветровоск «Hаливай до края»

Одержимость поэзией – та же болезнь –
Безоглядно я рифму любил,
С Музой в связке, с реальностью часто – вразрез…
Строки лились, хватало чернил!

Но теперь я без сил – обесточен и пуст,
Хоть снаружи колюч, словно ёж.
Будто выкрал меня сумасшедший Прокруст –
Ложе страшно, чудовищна ложь.

Чуден Днепр* и при всякой погоде красив,
Дон прекрасен, рассветы тихи…
Но меж ними – беда… И, проси-не проси:
Перестали рождаться стихи.

Я распят между реками, странами, но
Умирать можно лишь за одну.
И не мне выбирать - всё давно решено
Тем, кто кинул нас в эту войну.

Не собрать воедино разрушенный дом,
Не послушать в тиши соловьёв…
Где-то здесь, между Доном и бурным Днепром,
Остановится сердце моё.
__________________________
*«Чуден Днепр при тихой погоде…» (Н.В. Гоголь)

[/spoiler]

И когда рождаться стихи не хочуть,

Наступает время чуток схалтурить.

Одержимость поэзией – та же болезнь

И зовется она графомань.

В связке с Музой надысь на Парнас я залез

В непогожую зимнюю рань.

На вершине сидел – обесточен и пуст,

Словно русло пустынной реки.

В это время подкрался коварный Прокруст

И «оттяпал» мои башмаки.

Я ж, как Днепр, оставался спокоен и горд

И, как Дон, хоть и бос, но красив,

Наблюдая с заоблачных творческих гор,

Как по рекам снуют караси.

Затруднялся я выбрать, какая чудней,

Дабы в честь её оду сложить

Да и скрасить немного обыденность дней,

В правду кинув щепоточку лжи.

Между прочим, не брезгует этим Ермак

На Днепре, на Дону – Соловьёв.

И без этого в творческой жизни - никак.

Вот вам веское слово моё!

39. Живодёр

[spoiler]

7. Кото/Фей

Ксения Львовна тщательно мыла пол,
С хлоркой, до блеска – как и при жизни мужа.
Добрый супруг в момент становился зол,
Если пылинку где - нибудь обнаружит.

Дети? Ну что вы, это - сплошной бардак!
И никаких котов навсегда и сразу.
Помер Петруша месяц назад, вот так.
В чистой квартире, где не живёт зараза.

В грязном подъезде горько заплакал кот,
Ксения Львовна выжала молча тряпку,
Вытерла руки: Что же он так орёт?
Двери открыв, страдальца сгребла в охапку.

Тот, от подобной наглости обалдев,
Молча терпел мытьё, не сбежав из таза,
И замурчал, блаженствуя в теплоте,
После огромной миски солянки с мясом.

Спит Котофей… Доела остывший суп,
С глупой улыбкой плюхнулась рядом в кресло.
Чай заварила, порезала колбасу.
Жить захотелось, словно сама воскресла.

[/spoiler]

Лев Маргаритыч тщательно моет пол.

Ксения Львовна молча лежит в сторонке.

В тазике хлорка – литр (или все же пол-?).

Запах стоит повсюду отнюдь не тонкий.

Дети? По сумкам сложены в гараже.

Тихо и мирно вышло, поскольку спали.

Мышь доедает вяло мышьяк в драже,

Но до утра дотянет уже едва ли.

Где-то в подъезде дико заплакал кот,

Лев Маргаритыч вздрогнул: «Ведь это ж надо!

Столько работы сразу на Новый год!»

Двери открыл, грубо облапил гада.

Тот, обалдеть от грубости не успев,

Быстро ушел из жизни в растворе хлорки.

Лев Маргаритыч тихий мурчал напев,

Явно довольный этой своей уборкой…

Спит Маргаритыч... видит кошмарный сон:

Ксения Львовна бодро садится в кресло!

С чаем и супом, и салом, и колбасой.

Голод не тётка – даже жена воскресла!

40. Забытый анекдот

[spoiler]

8. Гипотеза

К реальности вернёт простой вопрос:
"Скажите, герр профессор, Вы не спали?"
Я выйду в сад, смахнув обрывки грёз.
Мой сад цветёт, мы с ним ещё в начале.

Чей голос мне в злосчастный миг шептал
Так горячо, что вдруг запахло серой?
И в зыбкой пустоте возник портал,
Где числа шли к искомому пределу...

И дни, и ночи я искал ответ,
Коллегами осмеян и унижен.
Но знаю (да поможет мне Виет!) –
Заветное открытие всё ближе!

Я чувствую – задача решена,
Но не могу найти эквиваленты.
... Ушли года. Ученики. Жена...
А жажда доказательств перманентна.

Ютятся числа по краям доски
Вокруг нагромождений новых формул.
Я понял: если выводы близки,
Успехи, по закону, иллюзорны.

Так бесконечны функции рядов...
Нейроновые вспышки в промежутках.
"Укол, профессор..." Галоперидол.
Неравенство стремлений и рассудка.

И в стенах альма-матер Виттенберг,
Насмешками судьбы не озаботясь,
Я жизнь свою, в итоге, опроверг,
Взамен неё не доказав гипотез...

Стремится из мозгов проклятый гул
Во тьму психиатрического блока.
И "множества" бегут по потолку,
Континуум являя... Или Бога?

[/spoiler]

Пытаясь вспомнить старый анекдот,

Извелся я и стал в себе не очень,

Поскольку бился с этим целый год –

С утра, в обед, и вечером, и ночью.

Дошел до ручки, то есть голосов,

Что мозг терзали в клочья, изуверы.

От них я закрывался на засов.

В башке (от перегрева) пахло серой.

С началом как бы не было проблем.

Я помнил все подробно, вплоть до точек.

А дальше там зиял-таки пробел.

Он, сволочь, печень выел мне. И почки.

Я был настойчив, но в конце концов,

Увидел я, что стал смертельным номер,

Когда уже и в спину, и в лицо

Смеяться стали куры в гастрономе.

Мозги сползали тихо набекрень,

Своей температурой озаботясь.

В итоге нёс я чушь, а также хрень,

Когда «травить» пытался на работе.

Дни уходили - как в песок вода,

В ночи нейроны вспыхивали жутко.

И было ясно мне как дважды два

Неравенство стремлений и рассудка.

Я пробовал крутить и так, и сяк,

Не покладая рук зимой и летом.

Когда же прочих средств запас иссяк,

Я к Богу обратился за советом.

Взмолился я в дыму от папирос

И в горечи терзаний «или-или»…

К реальности вернул простой вопрос:

«Послушайте, голубчик, что курили?»

41. Оплошка на букву Ш

[spoiler]

9. Одержимость на букву Ж

Смерть одного человека — это трагедия,
а смерть двух миллионов — только статистика.
Эрих Мария Ремарк

Пишу, но письмо получается снова каким-то унылым,
и слов не хватает, как раньше уже не хватало и слёз.
Растут там и тут, как по рощам грибы, под дождями могилы.
И так же проворно они же растут и в жару, и в мороз.

Лежат по могилам смиренно вчерашние дети и внуки,
закончив досрочно недолгий, хотя и пожизненный, путь.
Поют им не птицы, а ветры и пули, но резкие звуки
уже не пугают записанных в минус – от слова ничуть.

Жужжат, пролетая над теми могилами, юркие дроны,
чтоб где-то на пропуске в мир замогильный поставить печать.
Звучит непрестанно на улицах города марш похоронный,
как будто бы нечему больше на улицах этих звучать.

Бегут, наступая привычно на грабли, а также на мины,
а после ложатся и больше уже никуда не бегут,
обычные люди, которые как бы ни в чем не повинны.
Тем более странно, что им никудышний назначен маршрут.

Но стороны обе победной войной до конца одержимы,
и спикеров бодрых отнюдь не пугает зловещий сюжет.
И пишут конторы, забросив дела, про крутые режимы,
хоть светит читателям вовсе не солнце, а слово на Ж.
Ну и последняя часть марлезонского балета.

[/spoiler]

Опять написал, только снова (и снова) предельно уныло.

Безрадостна тема про мертвые души, могилы и тлен.

Обычно судью предлагают арены отправить на мыло,

но тут-таки автор достоин по полной вариться в котле.

Он вытащил вновь без стыда и без спросу военную тему,

но что-нибудь новое в этой связи так и не рассказал.

А значит, им правил не ангел небесный, а всё-таки демон.

Кипит, возмущаясь, читательский разум, волнуется зал.

Опять, понимаешь, долдонит зазря про ударные дроны,

хоть сам эти штуки в реальной-то жизни, видать, не видал.

Над мёртвыми ёрничать гаврики эти предельно проворны

и каждый считает, конечно, при этом, что жутко удал.

Галопом европы обскакивать бодро - не надо отваги,

и юмор циничный из бочки дежурной легко разливать,

чернилами чёрными пачкать нам души, в придачу к бумаге,

и пляски плясать на условных могилах, вандалам под стать.

Писатели эти круты на словах и трусливы на деле.

Свои три копейки на горе людском обналичить спешат.

Кося под оракулов, маски Кассандры на рожи надели

и лезут пророчить, но только в итоге - оплошка на Ш.