КГП-2025. Конкурс пародий

По сложившейся на Беспределе традиции объявляем конкурс пародий и на КГП.

Тащим эти самые пародии сюда по мере написания и постим в комментах. А по окончании конкурса проголосим и воздадим по заслугам.

=============================================

Форма для голосования:

Конкурс пародий КГП-2025. Голосование

От трех до восьми пародий в шорт, одной можно дать первое место (+1 балл)

=============================================

1. Глоток спасения

5. Тринадцатое место

Беру в купе тринадцатое место. 
Оно всегда моё. Почти что бронь.
Подходит проводница, словно тесто.
Жующий удила железный конь

Готов с разбегу прыгнуть от перрона,
Лишь машинист пришпорит удальца.
Москва уйдёт походкой посторонней
И не подарит нищенке кольца.

Но будут у попутчиков конфеты
Для чая и приятный разговор.
Здесь откровенность сложится в куплеты
И зазвенит всему наперекор.

Вы исповедь на исповедь меняли
Под молча семафорящей луной?
Осудите наивную меня ли
И всех наивных, едущих со мной,

И магию тринадцатого места,
Без пафоса, упрёка и стыда?
Подходит проводница, словно тесто,
Уносит подстаканник в никуда…

Я так и знал - тринадцатое место,
И, блин, опять тринадцатый вагон.
Там проводница - вечно в хлам и в тесто, 
Качаясь, носит чай и ржёт, как конь.

Но что поделать - деньги на исходе.
Решив прослыть богатым удальцом,
В Москве девицу, не путану, вроде,
Я одарил сапфировым кольцом.

На полке рядом жлоб жуёт конфеты, 
И запивает чаем самогон.
Потом затянет пошлые куплеты,
И будет всем мешать нахально он.

И так всегда - покой мне только снится,
Число тринадцать нагоняет жуть.      
Пришла бы, что ли, лошадь-проводница, 
Спасения глоток в стакан плеснуть…

2. Крутой замес

13 место

"Беру в купе тринадцатое место. 
Оно всегда моё. Почти что бронь.
Подходит проводница, словно тесто.
Жующий удила железный конь
Готов с разбегу прыгнуть от перрона,
Лишь машинист пришпорит удальца…"(с)

 

Откуда к нам приплыло это тесто - 
Никто не знал, была, походу, бронь.
В своих кругах - достаточно известно,
А здесь польстится разве дикий конь.
Но - замесил. Сперва одной рукою,
Потом вторую плавно подключил.
И вруг увяз - с ногами, с головою -
И выбраться, боюсь, не хватит сил.
Вот так всегда: позаришся на сдобу - 
И сразу потеряешь цвет лица.
А шел в депо...механиком стать мог бы,
Где машинисты шпорят удальца.

3. Помогите Винни!

13 пчёл Винни

Винни Пуху снился сон,
Сон был - невесёлый:
Будто сел обедать он,
Но...явились пчёлы.
Каждая - как Сатана.
Можно догадаться,
Что наглее всех - одна,
С номером тринадцать:
Пух отчаянно ревёт:
- Стойте! Не на рынке! -
Только уплетают мёд
Черпаком из крынки.
К схватке Винни Пух готов,
Мечется в постели.
Но...тринадцать черпаков -
И медок подъели.
Пух для пчёлок неуклюж
И отряд пчелиный -
Сыто в ухо Пуху: "Ж-ж-ж-ж-ж!"-
Тут проснулся Винни.
Стол, английское панно,
Гроты книжных полок.
Пятница глядит в окно.
...И тринадцать пчёлок.
В дом пробрались кое-как, 
Залетели в ухо,
И устроили бардак
В голове у Пуха.

Винни Пух слегка обрюзг —
Мёду кушал много.
Был на трассе жизни юз,
И родился слоган:
"Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж... "
Остановка — школа
От тринадцати, поди ж,
Искромётных пчёлок.
Пчёлки — это просто "ух!"
Все эквилибристы.
Записался к ЛОРу Пух, 
После — к окулисту.
Психиатра мерседес 
Тормозит — проедем.
Жаль, что полис ОМС
Не дают медведям.

4. Встреча с поэтом

1. 13-й друг

 

Вихри враждебные вьются вокруг.
Что ты молчишь, мой тринадцатый друг?
Словно душой - за тринадцать морей.
Мысли твои всё мрачней и мрачней.
Словно ты видишь большую беду,
Словно ты слышишь, что я не приду.
Словно разлука меж нами встаёт -
Пропасть, чьё чрево - не день и не год.
Дай же мне руку. Она вся в поту.
Выйдем к оливам зелёным в саду.
Там тишина, благодатно свежо,
Там я скажу, что свершиться должно,
Что никогда не узнают вокруг.
Ты - будешь знать, мой тринадцатый друг.

Вихри враждебны, а силы темны –

Негры, походу, на грани войны. 

Им по колено тринадцать морей,

Хочется нам навалять поскорей.

Господу слава, они далеко!

Можно спокойно встречаться тайком.

Что ж ты встревожен в зелёном саду,

Словно запрятано шило в заду?

Номер на майке зачем от балды?

Это ж примета какой-то беды.

Потные руки и ноги в поту –

Ты переходишь приличий черту!

Вдруг иудеи узнают вокруг,

Что мне Иуда был больше чем друг?

9. Операция «Ы»

2. Бессонница  номер тринадцать

 

Поняв с каким азартом, деловито,

Не спрашивая: "Кто и почему?",

Тринадцатая буква алфавита

По сердцу потопталась моему,

На тёплую изнанку одеяла

Букашкой бестолковой уползти.

Ещё вот мне бессонниц не хватало!

И прочих романтичных ассорти.

Придётся с аритмией примириться

И снова рифмовать свою хандру.

Снотворность чаю придаёт мелисса,

Жаль, что коньяк запретен поутру,

Букашку-недотрогу тихой грустью

Он уберёг бы от огня в крови.

Мне только бы уснуть, авось отпустит

Тринадцатая буква алфави...

Я этот ребус долго мастерила,

Курнув на всякий случай анаши,

И вешала на уши и перила

Полоски свежесваренной лапши,

Любовь в хандру упрятав деловито

И вместо «Л» приделав сверху «Ы»  -

На фоне остального алфавита

Она подходит больше для хандрЫ,

Хотя и будет выглядеть случайной

Для всех не посвященных в хитрый план,

И канет неразгаданная тайна

В пучину одеяльного тепла.

Никто не догадается вовеки,

Будь он хоть трижды с азбукой знаком!

Я ж буду есть на завтрак чебуреки

И запивать запретным коньяком.

10. Боже упаси!

3. В пятницу 13-ого

 

 Шли долго по берегу злой реки,

 и всё было не с руки:

 вонзали им в голени тростники

 колючие языки.

 

 Горел погребальным костром закат

 над миром, что вышел весь.

 Один зашептал:

 – Повернём назад?

 Кажись, нам не рады здесь.

 

 Ещё, понимаешь, и день такой –

 из дому бы ни ногой.

 Побёгли лесом, по-над рекой?

 Выберем день другой?

 

 Второй, пугливые словеса,

 будто мечом кромсал:

 – Иди, не дрейфь:  я сам родился 

 13- го числа.

 Мела метель, повитуха – в хлам,

 и в родах ни в зуб ногой.

 Кричала: "Хана пацану, маман!",

 А я до сих пор живой!

 

 Дошли они всё же. Под вопли сов

 и лодочный плеск вины

 у чёрного дуба без лишних слов

 зарыли топор войны,

 

 и с ним безжалостно – острый нож,

 а чтобы наверняка 

 лопату, грабли и вилы тож

 у них приняла река.

 

 Присев, закурили. 

 – А, помнишь, нет?

 Как я из последних сил,

 (кажись, было нам по 13 лет)

 С рыбалки тебя тащил? 

 А вопли твои, как по сердцу нож,

 поломана вдрызг нога…

 Ей богу думал, вот-вот помрёшь,

 помрёшь, и вся недолга!

 

 И тут как будто их понесло

 по волнам прошедших лет:

 – А помнишь, ты утопил весло?

 – А помнишь… не помнишь? Нет??

 

 – Ты помнишь, помнишь?

 Им вторил лес, 

 расплёскивая елей,

 и даже тёмный унылый плёс 

 теплей завздыхал, светлей.

 

 Мерцал во тьме золотой песок,

 шептались на дне лини…

 И что мне добавить на посошок?

 Боженька, всех храни.

 

Читали долго мы этот труд -

Про лесоречной поход.

Дошли до точки уже к утру,

Крестя зазевавший рот.

В окошке вспыхнул костром рассвет

Над лесом и над рекой.

И стало ясно – ответа нет,

Весь этот трактат на кой.

Сама история - как бы круть,

Тут спору в помине нет:

В конечном счете тернистый путь

Осилил друзей дуэт!

Ведь, если верить словам ежа,

Что рядом мышей ловил,

Отнюдь не просто в лесу бежать

С охапкой лопат и вил!

Никто за словом не лез в карман,

Бросаясь им от балды.

Была помянута и «маман»,

Заставшая «с яблонь дым».

Зарыт топор и утоплен нож,

И грабли лежат на дне.

И все ж бежит муравьями дрожь

Разумных пределов вне.

И параллельно сомнений рой

Роится в больной башке:

А вдруг выносливый литгерой

Всучил нам кота в мешке?

Ломаем головы как одна,

Причем из последних сил.

И громко плачут лини со дна:

«Боженька, упаси!»

11. Кюрасао Блю

4. Винное

 

Тогда, в сезон домашнего вина,
ты собирала вишню дотемна
и охала, что сладкого не будут
твои подруги, и не хочешь ты.
Потом на чердаке нашла бутыль
и кучу запылившейся посуды.
Давила вишню в ритме "Ча-ча-ча",
решила делать чачу сгоряча,
но, разобравшись, намешала сусло.

Тот август не принес для нас тепла,
вино не забродило, и была
ты едкой, кислой, уксусной, невкусной.

Лить слёзы полюбила под дождём,
горела ночью, замерзала днём,
в плед пеленая, нянчила простуду.
И уверяла, что пришла беда:
тринадцать литров сусла никогда
вином искристым — грей, не грей — не будут.

Я сокрушался о коварстве цифр.
Ты, изучая календарный шифр,
загадочно и тихо улыбалась.
Я юморил: тринадцать — не беда,
что уксус — это всё же не вода...
что мне осталось... нам с тобой осталось...
Зато не будет выпито другим...
Вино бродило, ты бродила с ним —
и молодым, и ароматно-пьяным.
Пугала, мол, вмещает этот год
тринадцать новолуний, и пройдёт
он хорошо, но всё-таки с изъяном.
Танцуя, выходила на балкон,
шептала в ухо, что, конечно, он,
кто пил тебя, хорош — не отказаться.
Садилась на нестойкий парапет...
А я, среди несчастья и примет,
уверился, что сам себе тринадцать.

В тот день с тобой, сложившись по рублю,

решили сделать «Кюрасао Блю» -

как водится у нас, из средств подручных.

Ведь нам не привыкать и не впервой

из химии, как грицца, бытовой

коктейли сотворять благополучно.

Финансово мы были на мели,

и стеклоочиститель развели

водичкой, чтоб не так противно было.

И уксуса сто грамм для кислоты

с ухмылочкой туда плеснула ты

и вишенку добавить не забыла.

Потом сказала бодро: «Подождём

мы слёзы лить напрасно под дождём,

хандру покорно нянча и простуду!

Да здравствует забвенья сладкий плен!

Нам море будет только до колен,

а все вокруг завидовать нам будут!»

Я выпил первым, залпом, нос заткнув.

Потом вразвалку подошел к окну,

открыл его, достал «Казбека» пачку.

А ты цедила медленно коктейль,

пока в тебя вселялся буйный хмель,

пророча нам беду и незадачку…

Через часок, изрядно захмелев,

я стал рычать, почти как дикий лев,

а ты в ответ рычала, словно львица.

О том, что нам по жизни не везёт -

знать, перешёл дорогу чёрный кот,

и как же тут, скажите, не напиться!

Присела на нестойкий парапет…

И вот тебя уже полгода нет -

скорбит о том совместная обитель.

Теперь тебя посмертно я люблю

и проклинаю «Кюрасао Блю» -

по факту просто стеклоочиститель.

12. Ночь перед Рождеством, или Профессионалы не скулят
 

3. В тоске перерождений

 

Дорогая Л и ещё раз опять же Л, 
наш Амур сегодня решился на самострел, 
не побоялся ни Зевса, ни трибунала. 

Скоро в атаку, но поле не перейти, 
до чужих траншей добежит один из пяти. 
Вроде хоть кто-то, но в целом досадно мало. 

Я бы, конечно, не стал городить Париж, 
но в этой грязи где убили, там и стоишь, 
на страх врагам и стервятникам на поживу. 

Который год мы воюем незнамо с кем, 
спим под дождём, просыпаемся в злой тоске 
перерождений и чуем, как слово лживо. 

Потому что Киплинг, понятно, себе не враг: 
чернила с пера – не то же, что кровь с пера, 
А мои стихи сколь корявы, столь и кровавы. 

В Рождество приносили письма мёртвым бойцам – 
от подруг и невест, я читал эти письма сам, 
и писал ответы, по долгу, не для забавы. 

Кто ещё жив – то скалятся, то ворчат. 
Просился к врачу, но вчера не стало врача, 
на моих глазах осколками порубило. 

Помню, как мы с тобой трахались на лугу. 
Пьяные, да, но забыть тебя не могу. 
Было неловко и сладко, и страшно мило. 

Я здесь так долго, и странно, что жив ещё. 
За нами река: течёт себе и течёт, 
и рыбам в ней пофиг на подвиги и печали. 

Дуракам везёт, а иным дуракам весьма.
Я влюблённый дурак: всё жду от тебя письма. 
Впрочем, если не хочешь, не отвечай мне. 

Дорогой читатель (и он же, в натуре, лох),

Наш Амур не жилец, ибо стар и летально плох.

Пристрелить, походу, кобеля придется.

Печалька, однако - понятная и коню.

Но патроны тратить, опять же, повременю.

Ведь не зря слыву в табуне иноходцем.

Да, конечно, табун тут как бы и ни при чем.

Но, читатель милый, погодь пожимать плечом.

Пусть сюжет и вторичен, зато прикольно.

Уж который час сочиняю незнамо что.

И тоскует жутко внутренний конь в пальто,

И плетется к финалу путем окольным.

Да, о птичках, кстати. А Киплинг себе не враг.

Про животных книжки расходятся на ура.

Ну а Маугли всегда настрижет капусты.

Не могу не вспомнить, понятно, про Рождество,

Как, под стать винтовке, маячил у елки ствол

И стихи всем читал я с неслабым чувством.

Как под утро позднее был я не шибко жив,

А вокруг – останки, фужеры, вилки, ножи...

И, как ангел, рассол огуречный в кружке.

Помню, как мы с тобою трахались на тахте,

Насосавшись в сиську, естесственно, перед тем.

Неудобно было так, тахта - старушка.

Ты уснула быстро и резко на пол сползла.

Но не стал держать на тебя я за это зла,

Потому что, по факту, мне было пофиг.

Дуракам везёт, а иным дуракам весьма.
А раз я не дурак, мне мать показал Кузьма. 
Впрочем, скулить не стану я, ибо - профи. 

13. Из рассекреченного дневника бабки
 

1. Ангел

 

Из крыльев опалённых мотыльков,
Из маргариток, скошенных случайно,
Из ветра, что возник и был таков –
Он создан из всего, что мы встречали:
Из детского летающего сна,
Из шелеста рассыпавшейся манки...

Улыбчивый, как ранняя весна,
Родился в облаках нежданный ангел.

Сверкая ярче горных ледников,
К рассказам звёзд прислушиваясь чутко,
Новорождённый ангел был готов
Отправить людям крошечное чудо.

Простое чудо – даже не видна
На суетной земле такая малость:
На две минуты кончилась война,
На десять жизней меньше оборвалось...

Мы как-то с дедкой были на мели,

Но голь на выдумки хитра недаром.

Мы по сусекам тут же помели

И поскребли по гулкому амбару.

Вот бывшая летающая мышь,

А вот, пардон, следы ее обедов...

Неведому зверюшку тут родишь,

Хоть колобка родить хотели с дедом.

Короче, вышел комом этот блин:

Кривой, косой и весь - чернее сажи.

Но, чтоб сберечь авторитет былин,

Решили мы: об этом не расскажем.

Ведь рукописи - все-таки горят,

А чистый лист приемлет небылицы…

И вот уже который век подряд

У колобков вполне румяны лица.

14. Из воспоминаний юного садиста

7. Лезвие 

 

Кругом вода... 

В ней внутренний покой.

Я связан пуповиной с темнотой

и в ней блуждаю, словно близорукий. 

За теплокровной мякотью стены

мне снятся удивительные сны

под тихие серебряные звуки.

 

Ты говоришь, что скоро будет свет,

заваривая в чашке сухоцвет.

Но чувствуя и страх твой, и тревогу,

не торопливо, как бы невзначай,

переплываю из апреля в май,

пиная установленные сроки.

 

Мне так уютно в коконе моём

дремать кромешной ночью, тусклым днём,

прислушиваться с кротостью ягнёнка 

к твоим словам (в них столько теплоты!), 

в улыбке расплываться, если ты

смеёшься переливчато и звонко.

 

Сошла вода... 

Толчок, ещё толчок — 

мой мир лучом, как лезвием, рассёк

туманный свет холодного бедлама.

И, окрестив меня, как «три шестьсот»,

с заботой положили на живот

измученной невыспавшейся мамы.

Кругом вода -

буквально под рукой.

Внутри у мамы внутренний покой

(не путать попрошу с покоем внешним).

И я тут – как за каменной стеной

(хотя по факту за стеной иной),

Но, разомлев, наглею - делом грешным.

На пакости рука моя быстра:

учитывая мамин дикий страх,

из осени переплываю в зиму,

потом в весну и в лето, неспеша.

Пускай у мамы ёкает душа,

я ж, как бы невзначай, тяну резину.

Опять ноябрь, а я тяну, тяну…

Уже и жизнь мамани на кону,

но волк рядится в кроткого ягнёнка.

На мониторе только жму плечом,

как будто я тут вовсе ни при чём,

в уме смеясь с чужого горя звонко.

Сошла вода…

Но тут возник вопрос:

поскольку я реально перерос,

то не пролез в нормальные ворота…

Весы сказали четко: «Шесть шестьсот!»

И пусть болит у матери живот,

но я горжусь проделанной работой!

15. Надо ль уповать, или Не расстанусь с алкоголем

8. Замедляя шаг

 

Оставь надежду. Надо ль уповать
на доброе, разумное и вечное?
Растаяло доверие к словам
любого языка, молвы, наречия.

Сидеть у моря, слушая волну -
несбыточная роскошь и фантазия,
когда по бессловесным пляшет кнут,
а веские слова враньём замазаны.

Но я прощаться буду не спеша,
смакуя каждый миг ушедшей радости
и замедляя в неизбежность шаг,
и минус удлиняя между датами.

С утра хотелось снова уповать,

Но тут же встал ребром вопрос: а надо ли?

С тоской глаза смотрели под кровать,

Куда в ночи надежды все попадали.

Теперь кранты: у моря не сидеть,

Не пить вина, сердца терзая женщинам.

Судьба настырно предлагает плеть, 

Хоть вилла в Малибу была обещана…

Но с выпивкой расстаться не спешу,

Пусть сокращает минус между датами.

Когда вам налепёшили в душУ,

То все же как-то легче жить поддатыми.

16. верблюды идут на юг

1. верблюды идут на север

 

Расставшись вчера, с верой в непрекращаемость встреч,
в прогулки под снегом и солнцем, в мороз и жару — 
ах, если б мы знали про вечность, смогли бы сберечь
свои адреса-позывные (пусть даже в mail.ru).
Распалась реальность на тысячи мелких минут,
провалены явки, везде поменялся пароль — 
тот факт, что верблюды привычно на север идут,
утратил сегодня вконец сокровенную роль. 
Ты где-то в районе галактики Водоворот, 
я в чёрной дыре Феникс-А  тупо жду у окна.
С бозонами Хиггса , надеюсь, однажды придёт
какая-то весть от тебя (ну должна же, должна!)
Недавно чужой звездолёт был затянут дырой,
пилота (понятное дело) тотчас на расстрел, 
а он перед смертью про Город пропел золотой,
про льва и вола, жалко, вот про орла не успел…

А может — всё сон? Мозг морочит одной из причуд,
и надо проснуться, кошмарную хмарь разогнав.

Ты помни, мой брат, что «верблюды на север идут»,
а где-то на юге «изысканный бродит жираф».

Алекс Юстасу: стадо верблюдов идет на юг,

хотя, по идее, должно бы идти на север.

Согласно инструкции на подоконник утюг

поставил, а сам добиваю подпольный сервер.

Провал незаметно подкрался в ночной тиши,

и глючит mail.ru, отвечая отборным матом.

Резервный канал - Telegram, вот туда и пиши –

про Трампа, Иран и, походу, немирный атом.

Вчера нарядился drag queen-ом  - для экстренных встреч.

Теперь не узнает и Мюллер в наряде этом.

Ты, кста, не забудь по прочтении сразу же сжечь

послание это (или взорвать взрывпакетом).

Намедни какой-то чудак написал тут стишок.

Вот это шифровка была – блин, оближешь пальцы!

У наших верблюдов - естественно, нервный шок.

Поэтому, может, и к югу пошли скитальцы.

Прощаюсь, с верой в неиссякаемость бузины -

ей в Киеве дядька торгует, хитро ощерясь.

Верблюды тем временем к югу дойти бы должны,

покуда я тут сочиняю всю эту ересь.

17. Дорогому ВЦ
 

4. ВЦ

 

В твой уход не поверят - он станет началом начал.

Закрывается дверь, но откуда берётся печаль?

Не любил ты прощаться, везло возвращаться порой.

Разве клевер на счастье захочет носить рок-герой?

 

Музыкальный раскольник с печатью восточных личин, 

Ленинградский рассольник и огненно-острый кимчи.

На прокуренных флэтах с гитарой и крепким вином

Было вечное лето и миропорядок иной.

 

Ты остался надеждой для многих, себя раздарив. 

Перед взором, как прежде, размеренный Финский залив.

Для других Терра Новой лежат по стране города. 

Только делу со словом нельзя разойтись никуда. 

 

К звёздам песни стремятся, летят через все времена. 

К Рубинштейна, Тринадцать. С "Камчатки", что на Блохина.

Там последняя рифма. Под Ригой. В рассветных лучах. 

Волны бьются о рифы. И в стуке по рельсам - "Прощай..."

Ты ушел не прощаясь и, можно сказать, сгоряча.

Хлопнул дверью - и та прищемила случайно печаль.

Но потом возвращался, из боя - ещё и ещё.

Клевер ты заменил в рационе свекольным борщом.

Ну а в сборной солянке, что я сочинил в твою честь,

От рассольника что-то довольно рассольное есть.

Я купил кучу масок тебе, незабвенный ВЦ,

Чтоб те скрыли следы от побоев на тонком лице.

Я творю, как и ты, по утру натощак покурив -

Перед взором плывет, извивается Финский залив.

Терра Новой лежат у холодной воды берега.

Но не могут ступить никуда ни рука, ни нога.

К звездам мысли стремятся, но тянет в болото язык.

“Рубиштейна, 13” мерещится – видимо, бзик.

Рифмы есть, но не помню, куда и зачем их вставлять.

Может быть, одолжишь на недельку таланта печать?

18. Случай на конкурсе, или о бедной обители замолвите слово
 

5 . Дивеево.1933

 

Грозовая мгла ушла,

Облака, кудрясь, пасутся,

Но поблекли купола

От ненастья и безлюдства.

Над Дивеевым июнь,

Праздник Троицы престольный.

Мир цветочен, зелен, юн –

Только сердцу больно, больно.

Знали, водворится год, –

Отче Серафим предвидел,

Что горохом из ворот

Порассыпется обитель.

Ссылка, лагерь, общий ров –

Свет нести в какие дали?

Муром хмур, суров Саров.

Уходили, покидали.

Не укрыться от беды: 

Кровь и пепел, тлен и сажа.

Монастырские сады

Оплетёт сорочья пряжа –

Будет выдрать нелегко 

Космы буйной повилики.

В кущах новых облаков

Проступают лики, лики...

По канавкам щёк – вода,

Мысли возродятся речью:

В агнце жертвенном всегда

Не овечье – человечье.

Я хотел стишков поесть,

Где поэты все пасутся.

Шасть в обитель, вижу жесть -

Сплошь безложье да безблюдство.

А кругом цветет июнь -

Вплоть до скатерти настольной.

Мир и зной – куда ни плюнь,

Тока сердцу больно, больно.

Нечем мне стишки хлебать,

Не руками же их хапать.

Тут из сенцев Кузьки мать

Мне кричит: «Используй лапоть!»

Делать нечего, беру

«Ложку» энного размера.

Пусть собратья по перу 

Мне простят мои манеры.

Тут из спальни Мойдодыр

Полуголый выбегает (!)...

Я ему: «Постойте, Сир!

Это опера другая.»

Он ушёл, а я хлебал -

Как примерный потребитель.

Только вдруг – окончен бал!

Порассыпалась обитель.

Еле ноги я унёс

От гороховой шрапнели.

Дома кот, а также пёс

От испуга о…немели.

По канавкам щёк – вода

Хлещет вместо водостока…

Не крушите никогда

Так обители жестоко!

19. Из объяснительной записки Верки Сердючки

17. Папе

 

Папа, прости, что была права…
Я почти в дрова, и ещё трава.
Ты меня лелеял, шептал «сильна».
А я тут мышами обгрызена.

Респект тебе и большой почёт.
Но меня как будто попутал чёрт.
Обещали солнце – сгустилась мгла.
Ты прости меня, не уберегла.

Потому что время – в часах песок.
Потому что вечность стучит в висок.
Потому что медь для пичуг и птах.
Потому что смерть, и ко праху прах.
Потому что жребий – пасти овец.
И нет у нас матери, лишь Отец.
И имя мне – Вера, и я в грустях.
А мои рабы в новостях хрустят.

Потому что – церковь, пиар, бюджет.
А ведь мне не нужно сакральных жертв.

Но будет над куполом белый дым.
Прощай, мой понтифик.
Теперь и ты.

В косяке трава, ну а я - в дрова.

И согласна, что не совсем права.

Приняла на грудь лишь сто грамм вина,

А поди ж ты - мышами обгрызена!

Был еще коньяк, только он не в счёт.

Знать, сухих грибочков подсыпал чёрт.

Обещал мне кайф, а в итоге - мрак.

Тут подвох увидит любой дурак.

Время – деньги, деньги – на алкоголь,

Беззаветно верит в заначки голь.

В них все больше медь, но бумажки тож.

Как поглажу, даже по телу дрожь.

А потом в ларёк, я в покупках спец –

Как зайду разок, всем деньгам – пипец.

И пусть квашу я иногда в грустях,

Огурцы с утра на ура хрустят!

Голова трещит, и трещит бюджет -

Вот еще одна из невинных жертв.

А под кумполом будто бы сизый дым…

Всё, завязываю!

Без балды.

20. Печаль
 

6. Дурак

 

У поезда угрюмое лицо,
топорщатся нахмуренные брови.
Он – сталь, он – ярость, мощь, в конце концов!
Зачем ему нелепые любови?

Зачем ему девчонка, что бежит
наперерез последнему вагону?
У поезда – ни сердца, ни души.
К тому же, вот ей богу, не догонит.

Подать сигнал и снова в дальний путь,
в стальном нутре печалей много скрыто.
И надо бы вагон слегка встряхнуть –
пускай в себя придёт парнишка бритый.

Смешной, не успокоится никак,
зазнобу проглядев в неразберихе –
так по составу мечется сквозняк,
ища на волю аварийный выход...

Стучат колёса по хребтине дня,
сверкает поезд злющими глазами:
пошёл бы к чёрту этот молодняк!
Ну, не простились, что-то не сказали.

Подумаешь, случается и так.
Как будто нет с войны обратных рейсов…

Ворчит угрюмо поезд, что дурак –
и потихоньку пятится по рельсам.

У поезда припудрено лицо,

топорщатся накрашенные губы.

И, вопреки наличию концов,

он очень нежный и отнюдь не грубый.

Но выпало родится мужиком

по милости редиски Розенталя.

Который год в вагонном горле ком,

хотя оно, как водится, из стали.

С утра пораньше поезд добр, но хмур,

в печалях весь - от пятки и до глотки:

нельзя колесам сделать маникюр,

и не надеть заветные колготки.

Бюстгальтер тоже как бы не у  дел,

поскольку нет пригодной части тела.

И зависть жжет при виде женских тел –

он так на них похожим быть хотел бы!

Ну как тут не сломать хребтину дню

и тьме ночной в сердцах не въехать в харю:

никто его не нарисует ню

и норковую шубку не подарит.

Но нет, не может нежная душа

крушить хребты и бить кому-то рожи…

Бежит, начать рабочий день спеша,

хоть в чем-нибудь на женщину похожий.

21. О шинах, нах
 

24. Шиннах

 

Шиннах бы не плакала никогда

От боли и от потерь.

Но радость опаснее, чем беда – 

И хочется взвыть теперь.

Нас всех разделило чертой вины

В один из весенних дней

На тех, кто сегодня ушел с войны,

И тех, кто остался с ней.

 

В крови побурел у Шиннах доспех.

А слезы… Уж лучше брань,

Когда и того, что был ближе всех,

Лечила от жгучих ран.

Поила, давила на мазь масла,

Вязала бинты плотней…

Вот только война не таких брала –

Он тоже остался с ней.

 

А что будет после – откуда знать.

Сумеет ли мирно жить

Почти что безумец, на ком печать

Кровавым венцом лежит.

Терзают проклятые злые сны

И память еще черней,

Того, кто, простившись, ушел с войны

И все же остался с ней.

 

Мечи на орала, на лиру лук,

По ратным делам – барыш.

А рядом своих нерушимый круг.

Так что ж ты, Шиннах, молчишь?

Не будет боев и ночных засад, 

Поскольку конец войне,

И выпьет сегодня в корчме отряд

За тех, кто остался с ней.

О шинах изношенных наш рассказ -

Печальнее темы нет.

Слеза набегает (на каждый глаз)

И застит весь белый свет.

Нас всех повязало судьбой одной –

Крути или не крути -

Дорогой на шиномонтаж родной

На скользком авто-пути.

В поту постоянно - и в дождь, и в снег,

И слезы из глаз, и брань.

Не видел никто и в кошмарном сне

Подобных душевных ран.

Когда на покрышках протектор лыс,

Как черт, что тебе не брат.

Михалыча молишь: «Родимый, плиз!

Скорей доставай домкрат!»

А что будет после – откуда знать?

И это всего страшней.

Михалыч несет на себе печать

Запойно-древесных дней.

Терзают сомнения: сможет, нет?

Вопросы толпой бегут...

Чернее Михалыча только негр,

Который упал в мазут.

«Зачем Континентал? Давай Мишлен!»

Удвоить спешишь барыш.

Когда вы с машиной попали в плен,

Расходы не сократишь.

Не надо боев и ночных засад -

Ты сдался сегодня сам.

И скоро ль закончится этот ад,

Известно лишь небесам.

22. Берегите мосты
 

16. Не сжигай мосты 

 

Если в сердце тоски непроглядная стынь,

Ты не думай сжигать за собою мосты.

Даже если ты понял, что дальше — тупик,

Не спеши поджигать, а на шаг отступи.

Пусть клокочет внутри личный твой «йеллоустоун».

Ты до ста досчитай. Не взрывайся! Постой! 

Поостынь, пережди и не лезь на рожон,

А не то ожидает нас армагеддон,

И сгорит навсегда в тех прощальных кострах 

Всё, что дорого нам. И останется прах...

 

Ты терпел меня всякой: зарёванной, злой,

Не накрашенной, выпившей, нудной, шальной;

Поманил, приручил, попытался любить...

Я давно научилась не помнить обид.

 

Сердце в стресс не кидай, словно вора в острог, 

И мосты не сжигай — разводные построй!

Если всё же сожжёшь, смастери втихаря

Лодку, чтобы поверить — всё было не зря,

Чтоб слова «не люблю», «никогда» и «прощай»

В наш с тобой лексикон не вернуть невзначай.

Если в сердце у Тоски клокочет тоска,

Не давайте ей спичек – остынет пускай!

Даже если Пуччини до почек достал,

Дайте шанс несожженным пока что мостам!

Йеллоустоун неспокоен, бизоны ревут,

Потому что коров не берут в Голливуд.

Белоглавый орел – однозначно пижон,

Потому-то и лезет всю жизнь на рожон.

Ну а местный кабан головою поник,

Видно, чует, свинья, что пойдет на шашлык…

Но вернемся к тоске, что у Тоски внутри,

Где кромешная стынь - не согреет Гольфстрим.

Есть отличие от Пелагей или Кать -

Тоска может вполне в смыслы слов не вникать.

Сердца бедного в стресс надоели броски

И метание слёз - лучше в Альпы на «ски».

Бесполезный Гольфстрим переплыть втихаря

И в альпийских лесах подстрелить глухаря…

Ну и пусть там шалит в забугорных местах.

Может, так-то забудет о наших мостах.

23. Сгорел на работе, или Надо меньше пить

11. Легенда о Витязе, пальто и вороном коне 

 

Через пень и колоду, но бодро зато,

Из ноздрей пыша чистым ментолом,

На коне вороном ехал витязь в пальто.

А вот конь был сравнительно голым.

 

Расцветала лоза, уползала гюрза,

День был тих и безоблачно ясен,

- Мы поскачем до полночи, - витязь сказал.

Но вот конь с этим был не согласен.

 

По пути оказались у камня они.

Разбирая неясные строки,

Витязь линию гнул, мол, направо гони.

Но налево свернули в итоге.

 

Мимо цепи и дуба, гробницы кота -

Сдохла все же премудрая киса -

Ехал витязь и думал: "Здесь что-то не так!" 

Конь, пожалуй, бы  ним согласился.

 

Обступал их туман и вонзался репей,

Но они шли вперёд, не робея,

До момента, пока к ним не вышел Кащей.

Или кто-то из рода Кащея.

 

Игнорируя витязем явленный Спас,

Тот сказал им: "Ща вас заморожу!"

Промелькнула вся жизнь перед витязем враз.

У коня промелькнуло всё то же.

 

Дипломатия витязю не помогла.

Драп немного спасал от метели,

Но пробила его ледяная игла -

И упал он. А как вы хотели?

 

И расстались друзья, выжить - не было сил.

В душу хлынула снежная за'мять...

Конь сквитался с Кащеем. Копытом прибил.

Пальтецо же оставил на память.

Через все “не могу”, и с похмелья при том,

Ехал витязь на подвиги долом.

Конь под витязем с детства мечтал о пальто,

Но пока что притопывал голым.

Огибая лозу, наступил на гюрзу,

Извинился – мол, я не заметил.

В умилении та испустила слезу,

Витязь плюнул на нежности эти.

«Ты получишь пальто, - прошипела гюрза, –

Ну а витязь сгорит на работе.»

Обнадеженный конь был, естественно, за.

Ну а витязь - решительно против.

Вот чащоба, куда не ступала нога,

И избушка, а рядышком ступа.

На крылечке с метелочкой - Баба Яга.

У коня (и у витязя) – ступор.

«Заходите, поешьте, хотите прилечь?

Подустали, небось, от галопа.»

А сама разжигает тем временем печь.

Конь и витязь подумали: « *опа!»

Но особо противиться витязь не стал,

Заприметив на полке бутыли.

И свалился с улыбкой на пьяных устах.

Конь же бдел, размышляя о тыле…

Жизнь частенько похожа, увы, на лото,

Где тираж – по велению свыше.

Конь по терему ходит в хозяйском пальто,

Ну а витязь не пьет. 

И не дышит.

24. Си, секс энд сан
 

13. Меланхолия 

                 

                 мои жи ши круче других жи ши   

                  Александр Оберемок

 

в нетронутой сиренами тиши

я прочитала все твои жи ши

про шишел-мышел, гензеля, лукойе...

теперь прощай, мой лютый неписец!

камрад, я вдохновилась наконец.

пока рыдает северский донец,

стишарю на тетрадном поле боя.

 

такая меланхолия в душе,

что хочется в отборном падеже

склонять пустые ссоры рядом с сорри,

залечь на дно подальше от нытья,

включив пластинку, старую как я,

томба-ля-нежить вместе с сальватором;

 

тревогу унимая, смаковать

креплёный чай из ёмкости ноль пять,

впустив лихой сквозняк в свои пенаты,

и в пропасти фейсбучьей суеты

твои увидеть тонкие черты

за толстым слоем серого квадрата...

 

а за окном рассвет кровав и свеж,

и солнце, как айва — бери и ешь —

поспело в рамках летнего сюжета.

слетает с тополей июньский снег,

из белгорода в харьков и камбэк

летят грачи, кукушки и…ракеты.

Toi, petite,

Tu es de la dynamite.

Serge Guinsbourg

твои жи-ши губами теребя,

за уши притянула я тебя

к себе в стихо, начхав на муси-пуси.

здесь у меня ты сказочно хорош

и бэк теперь так просто не уйдешь,

не зря ж потела я, ядрена вошь

(предчувствуя, что вошь вот-вот укусит).

не отпущу! и даже не проси!

конфисковала сразу карту сим

и паспорт в долгий ящик положила.

теперь водой и то нас не разлей,

а разольешь, я стану кобры злей

да и вцеплюсь зубами с ядом в жилу.

шучу, расслабься - буду смаковать

твои жи-ши под выплеск из ноль-пять

и постить фото ихние в фейсбуке.

пускай умрут от зависти друзья,

что им такой вкуснятины нельзя

(или зачахнут медленно от скуки).

в бермудах ты, я в майке цвета беж,

ноль-пять в поту на столике промеж,

а чуть попозже лав и легкий ужин.

прочувствуем, что счастье нам дано,

и скажем сальватору адамо,

что неж его нам триста лет не нужен.

=============================================

Форма для голосования:

Конкурс пародий КГП-2025. Голосование

От трех до восьми пародий в шорт, одной можно дать первое место (+1 балл)

=============================================