КГП-2025. Третий паратур


Конкурсы на Графской |

 

По сложившейся традиции наших межпортальных конкурсов во время прохождения КГП проходит и параллельный турнир по тем же темам, что и основные туры.
 
Тему и задание 3-го тура можно посмотреть здесь.
 
Конкурс анонимный, просьба до завершения голосования работы не публиковать. Стихи на конкурс могут присылать как жители Пристани, так и прохожие "гости столицы", не говоря уже об игроках команд. Члены жюри тоже могут, ибо тоже люди. Почтовый адрес: grafskaya.pristan@mail.ru. Условия два: работа должна быть свежей, написанной специально для текущего тура конкурса и не должна быть в числе участвующих в основном конкурсе.
 
Заявки на 3-й паратур принимаются до 20ч00мин мск 23.06.25г.
 
=====================================

Форма для голосования:

КГП-2025. 3-й паратур. Голосование

от 3-х до 30-ти нетленок в шорт. 

Голосовать за стихи своей команды нельзя!

=====================================

1. Июнь

У лета крылья за спиной.
Уже июнь ополовинен.
Он неповинен? -
Нет, повинен!
Он подарил и зной, и ливень,
И первый выводок грибной,
Но без меня, но не со мной.
Сижу в Москве. Не креативен.
Проходит лето стороной.

Мне спел последний соловей,
На год оставшийся без пары:
"Тебе ль страдать, бездельник старый?
Ты знал Мальдивы и Канары,
А я один среди ветвей,
Как перст...
От лапок до бровей
И всеми пёрышками хмарый
Пою "прощай!" любви своей".

И я бы спел, да слуха нет;
Не о любви бы спел - о лете:
"Прощай, июнь!"
Гуляют дети.
Из окон офиса, из клети
Мне виден крыши парапет;
А если встать на табурет -
И детский сад, и клёна ветви,
Где соловей даёт концерт.

 

 

2. Единство и борьба противоположностей

Я знаю, как падает небо,
когда разбиваются птицы,
когда  рассекреченный ребус
про жизнь и про горе-синицу
(что дремлет в руках) иссушает...
Не надо ни слов, ни молчанья.
Тебе недостаточно рая,
ты хочешь на нерве, на грани.
Эдемское тихое счастье –
для тех, кто устал от скитаний.
Поэтому надо прощаться.
Зима любит лёд... как банально!
Мой север, твой юг не сродняться –
мирами, сердцами не схожи,
чужие пространства и страсти.
Но всё же...
но всё же.
Но всё же!
К чертям все запреты, законы!
Давай полюса поменяем.
Остывшее солнце драконом
становится – бездной, раздраем
и чёрной дырой. Притяженье
такое – что стонут планеты!
Инаковость – это сближенье
в других измереньях, рассветах,
где нет ни амперов, ни омов,
лишь бешеных лун отголоски. 
Пульсируй во тьме незнакомой,
в галактиках радужных броско.
Нет мнений всезнаек-учёных,
что там, за пределами сини.
Пускай будет армагеддоном
нашествие снега в пустыне,
пускай журавли да синицы 
парят в облаках белопенных,
а душечка-ангел с  блудницей
под ручку гуляют степенно.
В несхожести взбалмошной, дикой
таится безбашенный космос.
Прощание – это придирки,
и трусость,
и сплин,
и вопросы.
Не надо так скучно и хмуро!
...Ты лучше смотри, мой несносный,
как плавятся кольца Сатурна
от лавы бесстыжего Солнца.

 

3. *****

"Прощай!" - настояно на травах
Полынных, пыльных, неживых,
На ранах, от осколков - рваных,
На гладких ранах - ножевых.

"Встречай!"- настояно на песнях,
Цветах из всех оконных рам,
Салютных залпах в поднебесье
И всепрощающем ура.

Кому прощание - ко встрече.
Кому прощание - на крест.
Когда же это человечье
Безумство Богу надоест?

 
 
 
4. Забвение

Прощай, последняя из милых!
Отныне мне и свет не мил.
Любить тебя уже не в силах,
Поскольку нету больше сил.

Они иссякли постепенно,
По капле – как вода в песок.
Ты мне казалась незабвенной,
А после – видно, вышел срок.

Как мимолетное виденье,
В конце концов умчалась ты.
И от обиды в тот же день я
Забыл прекрасные черты.

Не то чтоб я совсем не помнил
(Порядок вроде с головой),
Но как-то стало западло мне
Хранить у сердца образ твой.

Теперь в чулане, как в темнице,
Лежишь на верхней полке ты,
Куда отныне кажут лица
Одни бродячие коты.

А я грущу на всю катушку,
Изображая бледный вид.
Одна отрада – Саша Пушкин 
В башке про нежность говорит.
 
 
 
5. На излёте
 
Где весну променял на осень,
Там и травы давно не косят,
Да и правда уже на проседь,
И ответ не ответ в бреду.
 
Я бреду и бреду по росам,
У землицы пшеница  косам -
Хватит батюшке над погостом
Подобревшему раз в году.
 
На душе ну такое горе -
До могилы не значит вскоре.
Бесконечность иначе - воля.
Отче хмыкнет и отпоёт.
 
Буду жив, за меня попросит -
В ратном деле ни лжи, ни злости.
Ведь простить - это так же просто,
Как отправить стрелу в полёт.

 

 

 

6. Игрушка

 

Где тьма, сумняшеся ничтоже,

Заполонила Таракань.
Она, прикинувшись прохожей,

Меня возьми да зааркань.

 

И я пошел за ней покорно,

Как пёс какой – на поводу.

Давились зрители попкорном,

Учуяв близкую беду.

 

Ведь, жертва каверзных реалий,

Хоть не спесив и сердцем чист, 

В прикольном этом сериале

Я был не больше, чем статист.

 

При ней дышал я еле-еле,

Однако под смешки арен

Ей игры быстро надоели,

Как редька или, скажем, хрен.

 

Меня сразила, смерти пуще,

Невинно задницей вертя.

Я был отвязан и отпущен -

Ко всем и всяческим чертям.

 

Прощай, любимый мой ошейник,

Хранитель самых тайных грёз!

Отныне я изгой-отшельник,

Обычный беспризорный пёс.

 
 
 
7. Дом на  Васильева 
 
Облезлый старый дом на улице Васильева
торчал, как зуб гнилой в протезной новизне.
Жильцы писали в жэк — скандалили, просили
ремонта старых стен и крыши наконец!
А дом вздыхал тайком, и клавиши ступеней
скрипели от шагов родных ему жильцов.
Он знал своих в лицо до пятого колена,
и тусклым фонарём им освещал крыльцо.
Как водится у нас — «да лучше новых делать,
чем старых отмывать» — Снести и все дела!
Последние жильцы разъехались в апреле,
когда кипенно-белым черёмуха цвела…
Прощай, мой старый дом, с беседкой кривоватой,
где прежде шла игра в лото и домино,
где сбоку, в лопухах, курили пацанята,
где соль и хлеб занять соседям не грешно.
 
Никто и никого не знает в новом доме,
бежит сосед домой накинув капюшон.
И все бы ничего - ведь лифт везет в хоромы,
и крыша не течет… но старый был с душой.
 

 

8. Чёрная зима

 

Опять меня не слышишь ты -

так странно и необъяснимо,

пока я навожу мосты

через зияющую зиму,

через отчаянье в ночи,

через седые магистрали.

А у тебя пятьсот причин

на то, чтоб ближе мы не стали.

Стучат часы: по-ка, по-ка.

Ты у дверей, пора прощаться.

И бьётся сердце, как бокал,

но на беду, а не на счастье.

Твои слова «прости, дела…»

звучат во мне пластинкой старой.

Что ты давно должна была…

Что ждёт такси у тротуара… 

Что я давно тобой прощён.

(Звучит, как мы с тобой не пара)

Что, может быть, когда ещё… 

(И даже не надейся, парень!).

Слова… 

Ты врёшь себе сама.

 

…В моём окошке втихомолку

зияет чёрная зима.

А мне полночи вынимать

из глаз колючие осколки.

 

 

9. Стерва

Бьется, сворачивается в кольца, шипит, ерши́тся.
Потом идет домой, сбрасывает кожу
и становится ласковой и пушистой.
Заводит опару на пирожки с капустой,
Грызет морковку, смеясь над морковным хрустом,
Упивается тихим уютным домашним счастьем
И не может никак распрощаться
С мужем, идущим в магаз за кефиром,
Будто меж ними два океана, полмира,
Он - Одиссей, она - Пенелопа с хрущевки, где-то в Итаке,
Целует его, ждет с Пенелопьей верностью старой собаки…
А утром опять надевает броню - легушачье-гадюжью кожу,
Охраняя себя, мужа, семейный достаток множа.
Пусть не завидуют, а если завидуют - молча
Ее тайной вите, ее потрясающей дольче…

Но однажды баланс нарушится.
Так же легка, свежа,
Она постепенно выйдет, чоуш, из тиража.
Одиссей покажет финальным аккордом зубы и когти.
(И где только этих соплюх длинноногих находят?)
И не выглядеть чтобы потерянной брошенной дурой,
Она влезет в слегка тесноватую, старую «добрую» шкуру,
Прошипит ему вслед; «Не дождётесь!» и гордое «Щ-щ-щ-щ-ща»,
Не умея, прощаясь, прощать.
Не желая, прощать.

 

 

10. Без слов

Картонным голосом: "Поезд в пять. 
Я вызвал уже такси."
А мне так нужно тебя обнять,
и ни о чем не просить.
И только гулко молчать о том,
как слижет следы волна,
и ветер будет трепать платок
на шее и чаек гнать. 
А на булыжниках мостовых
разляжется солнце-кот...

Ты просто сильно ко мне привык, 
поэтому так легко
смог отказаться и отказать, 
и вычеркнуть, и сломать... 
Картонным голосом : "Поезд в пять."
Молчу, отвожу глаза... 

 

 

11. прощение vs прощания

Вечер окуклился, спрятав все знаки и звуки,
Ночь фонарями украсила город родной.
Редкий прохожий спешит убежать в закоулки
И не желает продолжить знакомство со мной.

Дядька с укором глядит из глухой подворотни.
- Ты выходи! Посидим, погрустим в тишине.
Я расскажу тебе глупых историй с полсотни,
былью и небылью будешь доволен вполне.

Катится шарик луны по хрустальному небу,
Кто-то зловредный кусает его за бочок.
- Эй! Отцепись от него - угощу тебя хлебом.
Хочешь колбаски и водочки на посошок?..

Я вспоминаю все наши разлуки и встречи,
Казус на казусе, просто какой-то бедлам.
Только меня почему-то мой опыт не лечит,
Видно, в любви разбираюсь с грехом пополам.

Мне бы прощение вымолить, а не прощаться,
Только вселился в меня непоседливый бес.
Тащит куда-то, талдыча про суть аберраций*,
Черное с белым кидая в единый замес.

До посинения спорю с чертякой лукавым.
Смыслы и мысли уходят водой в решето,
И в этот миг разглядел вдалеке стоп-сигналом
Хрупкую милую девушку в красном пальто...

В трещину дня завалилось устало светило,
Вечер за окнами вновь распугал бедолаг.
В маленьком доме порхает любовь легкокрыло,
Лихо стреноженный бес охраняет очаг.

* отклонение от истины, искажение действительности

 

 

12. Акварель

Нарисуй мне счастье цветными карандашами… 
Нет, порадуй, пожалуй, расплывчатой акварелью - 
чтоб деревья свежестью после дождя дышали, 
чтоб в лучах рассветных капли росы горели. 
И чтоб паук плёл свою тонкую паутину, 
украшая лес - на удачу и на добычу. 
И тропинку узкую, чтобы по ней дойти нам
к нашей жизни прошлой, надёжной, привычной...

Нарисуй мне счастье, пусть висит у меня дома. 
Может, тогда вечерами не будет страшно
возвращаться дорогой до боли знакомой, 
оставляя тебя в дне вчерашнем.

 

 

13. Физалис
 

мы с тобой с разбега в тупик вписались,

на дворе весна, а в душе физалис 

зажигает желтые фонари.

не смотри в глаза мои, не смотри:

там такая бездна, что ёлы-палы,

в ней бурлят обиды, кипят скандалы,

только чёрт мурлычет под стать коту,

но его мне слышать невмоготу; 

там такая буря в стакане с бренди,

что пригубит ангел её и сбрендит

а, слетя с катушек, потушит свет — 

клац — тебя в нём нет. и меня в нём нет.

так давай раскусим без слёз, без ора

из физалиса ягоду цвета оранж

и попробуем слово «прощай» на смак...

хорошо-то как!

 

14. Заново

А ты осталась не дышать -
осенней сыростью и небом,
лилово-сизым с быстрым бегом
лошадок-облаков. Душа
набухла ледяной тоской, 
хоть отжимай её, что толку - 
не станет легче, в горле колко, 
разбит волшебный телескоп. 
А без него не разглядеть, 
когда Туманность Андромеды, 
назло всем горестям и бедам
родит тебе планету, где
всё будет просто и легко. 
Жить и не помнить - блажь, случайность. 
Разжечь камин, поставить чайник, 
построить мостик над рекой, 
на загляденье камышам…

Он говорил, а ты молчала. 
О том, что всё теперь сначала -
учиться заново дышать.

 

 

15. Прощание с Гринландией

В твоей Каперне все пошло не так:
лазурную волну утюжит танкер,
за гладь безбрежную закинуло останки
фрегата с гордым именем «Мечта».

Грей потучнел, оброс, осип, обрюзг.
Просиживает в маленькой таверне
потертое сукно матросских брюк.
И все, о чем мечтает он, наверно,
хватило чтоб на старый добрый джин
и фишэндчипс в промасленной газете.
В стакане бездна-дежно тонет жизнь.
Да и не Грей он вовсе - Тонни? Фредди?
Один из залихватских молодцов,
что швартовались той весной у Лисса..
И благо, не отцовское лицо
у дочери.
.. Белеет возле мыса

маяк. Привычный чаек гам.
И небо подпирают мачты сосен.
В залитый вечным солнцем Зурбаган
приходит осень.
Здравствуй, здравствуй осень.

 

 

16. Распутье

Деревья обречённо изображают осень, 
а мы с тобой на пару стоим у двух дорог. 
А ветер гонит тучи, задирист и несносен, 
и день идёт сутулясь - устал, простыл, продрог. 
Вот говорят, на солнце и то бывают пятна, 
кому-то стало скучно - и он их отыскал. 
А было всё в порядке, размеренно, понятно. 
Уверенность, стабильность, достаток и тоска. 
На каждого полнеба казалось слишком много. 
По маленькой синице, по горсточке пшена -
и хватит, и довольно. Вот коврик у порога. 
И розы вдоль тропинки, и в доме тишина. 
Мы к этому стремилась? Мы этого хотели? 
Ни сквозняков, ни звуков. Блэкаут, серый цвет. 
Престижная работа, холодные постели. 
Мы роботы, машины - сто двадцать первый век…

Деревья обречённо изображают осень, 
застиранное небо в прорехах облаков. 
Мы слишком много помним и ни о чём не просим. 
Уходят две дороги в далёко-далеко…

 

 

17. Не идеал

Обольщал дульсиней, галатей и джульетт, 
Улетал к зазеркальным алисам.
Рассуждал о прекрасном. Ценитель-эстет, 
Он по сути был редкостной крысой.

Предавал, но поддерживал брошенных дам,
И негласно гордился "гаремом".
Мнил себя божеством, говорил: "Аз воздам!"
Место встречи звал личным эдемом.

Не прощаясь, «по-аглицки» вдруг исчезал,
Прикрываясь «фантомом марайи»*.
Но однажды любовь, как неистовый шквал,
Стёрла грань между адом и раем.

Отыскал свой грааль, но себя потерял,
Без любимой - ни жизни, ни смысла.
Оказалось, для дамы не он - идеал,
А другая какая-то крыса…

-------------
*«фантом марайи» - иллюзии, создаваемые с помощью магии. Замена своего образа образами реального мира.

 

18. Водяной

Всему виной волшба да ворожба.
У Водяного странная судьба,
невзрачная, совсем не дольче вита.
Как у поганки, хоть не ядовит он.
Жил в омуте, в чащобе камышей,
заблудших человеков гнал взашей,
вреднее становился год от года,
ворчал и матерился на погоду,
смотрел на звёзды сквозь болотный ил,
который сам себе и намутил.
Жизнь водяных меняется не часто.
Но наш-то втихаря мечтал о счастье.

А нынче с Водяным случился бзик:
как будто к нёбу вдруг прилип язык.
Ругаться – скучно, материться – жалко…
Всему виной приплывшая Русалка.
Её глазищи цвета бурных волн
до глубины растрогали его.
Русалке же болота стало мало,
она хвостом вильнула – и пропала…

И он теперь сидит на берегу,
притих, и на водянском - ни гу-гу.
Не тянет в мокрый омут, хоть ты тресни,
когда твои глаза на мокром месте.
Завёл свой мир на суше Водяной
и попрощался с жизнью водяной.
Сидит и ждёт, на счастье, на беду ли,
когда его Русалка расколдует.

 

19. Прощаемся

Прощаться рано. Курим и молчим.
Любовь сгорает пламенем свечи, 
иллюзиями сердце не согреешь. 
Луна глядит в открытое окно.
Пока ещё с тобой мы вместе, но
финал всё ближе, в сердце боль -  острее.

Застряли в горле нужные слова.
Мне хочется тебя поцеловать,
дотронуться до глаз твоих губами,
дышать тобой под тусклым светом звёзд 
и убеждать, что нам ещё не позд...
Но пропасть вырастает между нами,

и что-то обрывается в груди. 
Тебе пора? Уходишь - уходи.
Звенят призывно первые трамваи.
Прощаемся... Никто не виноват.
Я, водкой запивая боль утрат, 
всё забываю...

 

20. Попутные поминки

Перрон привычно облысел, стряхнув людишек-волосинки,
а поезд их же проглотил, как будто мощный пылесос.
И только бомж, отпето сед, справляет скромные поминки
по не-железному пути, где он свалился под откос,
где он лишился всех родных, попутно растеряв знакомых,
накопленных, порой с трудом, на полустанках и промеж,
где был нещадно бит под дых - до рёбер сломанных и комы, 
где были-сплыли стол и дом под улюлюканье невеж,
где он, превозмогая боль и наплевав на предрассудки,
неоднократно был влюблён, и даже, кажется, женат,
где друг неверный алкоголь, бывало, отключал на сутки
от всех событий и имён, когда не нужно ни рожна.

И кто был прав, кто виноват – теперь и днём с огнём не сыщешь.
Наверно, мог бы дотянуть он без эксцессов до конца.
Но только вышел шах и мат из разных вариантов тыщи.
Довел до ручки скользкий путь и напрочь всё поотрицал.

Теперь пристанище – перрон, а сквозняки - друзья до гроба,
хотя не факт, что будет гроб - ввиду дырявости штанин.
И пьёт в компании ворон давно отпетая особа,
вокзальной вены малый тромб, обычный бывший гражданин.

 

 

21. The Last Supper*

Катит фургон с мороженым с лейна на авеню, 
В бликах фонарных судорог — по авеню на роуд.
Эшли давно на улице — чу́тoк звериный нюх  —
Ловит ноздрями сумерки, что заполняют город. 
Ловит ноздрями нервными слабый ванильный дух.
Память в мозгу с усилием ищет знакомый образ.
Старый фургон с мороженым светлым пятном в аду
Непостижимым образом делает вечер добрым. 
Эшли беззубо скалится, жмет в кулаке обол.
Эту улыбку близкие раньше считали милой.
Ёжится чуть, движение усугубляет боль —
Больно как с фентанилом ей, так и без фентанила.
Местный Харон-мороженщик знает наперечёт
Всех, кто на этих улицах отдал за дозу душу —
Ке́нсингтон**, Филадельфия: «Первый, второй, ... расчет...» —
Старый фургон с мороженым*** дальше плывет по лужам.
Нудный мотив колышется  в воздухе над мостом.
В темных углах шевелятся крысы, коробки, люди.
Попсикл манит солнечной па́тиной золотой…
Эшли уснёт счастливая, в блёстках на грязном худи.

-------
*Последняя вечеря (англ.)
** Наркоманское "гетто" в Филадельфии
*** Мобильный сервис продажи мороженого - традиционный бизнес в США. Грузовички с мороженым популярны и в районах скопления зависимых. Обычно мобильные мороженщики ездят по улицам с монотонной механической музыкой, которую слышно издалека, для привлечения покупателей.

 

 

22. Дурак

Было - не было, но одинокий, смешной дурак
как-то вышел из дому искать от добра добра. 
Вроде жил - не тужил, только в сердце тоска остра, 
вот и маялся дурью. 
За плечами котомка, в котомке вчерашний день, 
чёрствый хлеб, вольный ветер, да найденный в лебеде
воронёнок, приюта которому нет нигде – 
кто-то набедокурил.

Суета и заботы, а люди вокруг щедры - 
тумаки раздают, точат косы и топоры. 
То плевок, то насмешка - и все дураку дары. 
Он и горя не знает. 
Утром солнышку в пояс и крестит высокий лоб, 
долго смотрит на поле, на тихой реки стекло. 
День пройдёт, звёздам снова земной поклон,
и улыбка незлая.

Дни идут, и дурак всё идёт и поёт, поёт, 
по полям, по лесам. Не боится его зверьё, 
кормит белок с руки, отдавая опять своё, 
что-то шепчет чуть слышно.
Так по свету бродил, что ни поле, то Божий Храм. 
Но однажды устал и пришёл в чей-то дивный край, 
где ни злобы, ни боли, где можно не умирать, 
где ни главных, ни лишних...

Жил когда-то дурак и ходил от весны к весне, 
чтобы верилось в чудо добра и тебе, и мне.

 

23. Неудачный разговор

 

Он терпелив и светел:
Всë обо всём нередко
Знают большие дети 
Лучше отживших предков. 

Правда, просить готовы. 
Он говорит: 
– Без лести. 
Договоритесь, что вам, 
Я помогу всем вместе. 
Может, ещё Граалей? 
Светочей пару дюжин? 
Вы ж за меня писали
Всё, что вам было нужно. 

В просьбах полно расчёта, 
В криках довольно вздора –
Он помянул бы чëрта, 
Если б не сан и возраст. 
Он повторяет снова, 
Он терпеливо внемлет, 
Увещевает словом, 
Держит на курсе Землю. 

– Чем мне помочь вам, дети? 
И добавляет тише:
– Ладно, опять убейте... 
Только никто не слышит:
Свара в подлунном чате, 
Все заорали скопом... 

Бог говорит:
– Прощайте... 
И нажимает кнопку.

 

24. Прощай, Париж

Прощай, немытая Сорбонна.
Париж до Гдова не дорос!
Свалить на Псковщину слабо нам,
но плюнуть в Сену – не вопрос.

Тут расфуфыренные тётки,
цветные, словно монпансье.
Во, погляди, одна идёт на
таких ногах, что сладко всем.

Не осуждайте мня за это,
и не порите ерунду.
Я видел в здешних туалетах
слова на хинди и урду.

Бох знает, што там нынче пишут,
скорей всего про срам и дурь.
Но, может, и про Вишну-Кришну,
про цены, тряпки и еду.

Горит неоном сонный город,
но чу – тут слышен русский мат.
Нет, всётки Пушкинские горы
куда как выше, чем Монмартр.

Великие родные луки
едва влезают в Инстаграм.
Негоже маяться от скуки
сынам кувалды и багра.

Поеду штоли грецца в Ниццу.
Авфидерзейн, дурной Париж.
Скобарь француза не боится,
а тока гневается лишь!

 

25. Лю

За июнем, усеянным маками,
мы забудем, что всё не всерьёз.
Обжигай, обнимай, обволакивай,
чтоб – до стона, до крика, до слёз.

Пусть от вдоха до выдоха долгого
расцветёт по садам резеда.
Повторяй в сотый раз (или сколько там?) –
навсегда-навсегда-навсегда.

Будет дом и вишнёвое дерево,
тишина – до звенящих краёв.
Слышишь? Птицы воркуют доверчиво,
это "лю", говорят, это "бовь".

Слово с ветки сорвётся нечаянно,
растревожив непуганых нас.
Не всерьёз. Ни к чему. На прощание...

Обещай, что не здесь.
Не сейчас.

 

26. Напоследок прощу

Я этому дню напоследок прощу
Бегущего мальчика смех беспечальный,
Увядшие астры на клумбе вокзальной,
Зонта нераскрывшийся мой парашют.

Прощу, бессловесная, здесь и сейчас
Спешащих людей незнакомые лица,
Гудок, равнодушный кивок проводницы,
Тяжёлых дверей оглушительный лязг.

Прощу за секунды, что – наперечёт –
От страшного сна, задыхаясь, очнуться,
Ещё до того, как вагоны качнутся,
И перечеркнутся, и станут ничем

Все наши распутицы, путы, пути.

За всё, что случится не здесь и не с нами,
За то, что безропотно мы принимаем, –
Прощанье, тебя не прощаю.
Прости.

 

27. Динь-дон

Спорят чуть слышно хрустальные голоса,
как колокольчик – динь-дон да динь-дон о разном.
Светится розовым облачная роса:
словно рассыпались бусы из ярких стразов.

Люди вокруг не похожи на докторов,
крыльями будто бы птицы забавно машут.
Помнится смутно – на чей-то далёкий зов
шла по тоннелю, и было совсем не страшно.

Эхо напевное: «Мама всегда с тобой,
спи, моя девочка, что ты, не надо плакать…»
С каждым шажком – понемногу стихала боль.
Голос звенел, выводя за границы мрака.

Злобный зверёк, выгрызавший нору в груди,
здесь подобрел и гуляет по краю солнца.
Отзвуком по небу: «Дочка, не уходи...» –
тянется ниточка, держит меня, не рвётся.

Верю – динь-дон – люди с крыльями всё решат,
Бог мне кивнёт на прощанье – смешной, в пижаме...

...Светится небо. Я делаю робкий шаг.
К маме.

 

 

28. Прощальное

 

Забывай и считай, что я умер
в тех краях, где дождей – через край, 
не кори за песчаные бури, 
одиночеством не попрекай. 

Все миры до пустыни ужались –
по барханам, вдали от дорог, 
загоняет себя миражами, 
топчет душу, шагая, пророк. 

Нет воды и надëжного крова, 
день всë жарче, а ночь холодней. 
Но с упорством, достойным святого, 
заблуждается мой Моисей. 

Он не верит божественным строкам:
он к богам и народам остыл. 
Даже если ему выйдет боком –
он не выйдет из зоны пустынь. 

Обожжённый, оборванный, нищий –
мой пророк, растерявший слова, 
что-то ищет, а может, не ищет... 
Может, учит себя забывать.

 

 

29. Виолетта

 

Кого предупредили – 
считай, в роддоме родили. 
Не в бане, не в поле, 
не на зоне – на воле. 
Когда родили – первым делом кричать. 
Но это, понятно, сдуру и сгоряча. 

– Прощай, молодость! – говорит Виолетта. 
Достаёт пончик из крафтового пакета, 
натягивает на толстую попу рейтузы собачьей шерсти. 
– Сука, вот дожила до реальной жести! 
Нахер не нужна мужикам, существам бессильного пола – 
говорит себе (не)маленькая Виола 
(названная папой по пьяни в честь финского сыра) – 
родилась в Калинине, живу в Твери, в жопе мира. 
Раньше по поводу моей попы прорабы стонали, 
а теперь стыдно выложить в своём телеграм-канале.
И сиськи, сиськи… Раньше дерзко торчали, 
а сейчас не замечаемы даже врачами.
Уууу, гадство, не жизнь, унылый полтинник, 
а ведь была красотка, точно как на картине… 
Впрочем, думает Виолетта, жива, не старость: 
Лена сторчалась, и Светы уже не стало. 
Мишу взорвали, Лёню в подъезде грохнули – 
какие-то нефартовые, в общем, были любовники. 
Виола мечтает: а вот бы я Скарлетт Йоханссон, 
и Мэттью Макконахи и сладенький Роберт Паттинсон 
из-за меня подрались бы на красной дорожке в Каннах…
У Виолетты румянец, набирает пенную ванну, 
ложится в горячую воду, и сама уже горяча. 
Теряет волю: нет сил обстоятельства замечать. 
Гладит себя и думает: нет расчёта без чертежа. 

Виолетта, чёрт тебя за ногу, я же предупреждал.

 

30. Безвременник

Я бы смотрелась в тебя – не видя,
молча просила  – навстречу выйди,
цвёл бы безвременник под окном.
Светло-лиловая наша осень
пела б, звенела, кружилась возле,
я бы… Да в общем-то, о другом.

Годы идут – ну и чёрт бы с ними.
Снег в октябре молодой, ранимый –
тронешь и вздрогнет едва-едва.
Тот, что внутри, никогда не тает.
Знаешь, а я ведь слегка седая – 
словно под инеем спит трава.

Снег, вырастая, проходит мимо.
Сколько их после – родных, любимых,
я не искала твои черты.
Так, утоляя тоску и жажду,
я забывала тебя однажды,
падая заново с высоты…

Осень усыпана лепестками.
Снег согревает холодный камень.
Хрупкий безвременник вновь лилов.
Было ли давнее наше счастье?
Не научившись с тобой прощаться,
я бы… 
А впрочем, давай без слов.

 

31. Вернусь

Давай мечтать про много стран —

тем больше драйв, чем выше планка.

Под марш "Прощание славянки"

уходит поезд Океан.

 

Традиционное "прости"

в улыбке тщательнее спрячу,

лежат монетки на удачу

во всех фонтанах городских

 

для наших следующих встреч

(что пожелаем — тем и живы).

Горланят чайки над заливом,

пытаясь нас предостеречь,

 

что жизни нет наоборот

без ритуалов расставаний.

Не оглянувшись, отплывает

от дебаркадера паром.

 

Гоню нахлынувшую грусть —

из всех дорог необходимых,

я знаю, я ещё вернусь

к вокзалу, к берегу, к любимым.

 
 

32. Прощание с динозаврами

Наверное, сюжет не притязателен,

для "Оскара" — и вовсе ерунда:

представь, Земля прощалась с динозаврами —

случайно или нет, но навсегда.

 

Историки ломают мозг в истерике,

в течение последних двух веков

изрыты недра Африки-Америки

и шельфы сразу всех материков.

 

Не важно, что знакомы лишь заочно мы,

но всё же сожалений не унять:

доказано, что все мы — позвоночные,

а значит, отдалённая родня.

 

Без шанса где-нибудь родиться заново

безжалостен естественный отбор.

Когда Земля прощалась с динозаврами,

грустил ли сотворивший Землю Бог?

 

Свершилось так свершилось — делать нечего.

Но, Боже, я волнуюсь не о том —

не дай Земле проститься с человечеством

ни завтра, ни когда-нибудь потом.

 

 

33. Неотправленное письмо
или последняя осень в Париже

Я как-то бродила по разным брокантам* в Париже,
надеясь найти хоть какой-нибудь там раритет.
И вот вдруг конторку старинной работы я вижу,      
в которой лежит с моим именем старый конверт:

«Пишу тебе вновь. Стопка писем растёт и пылится.
Отправить нет храбрости, да и не знаю, куда.
Быть может, сейчас ты в Марселе,
а может быть, в Ницце
тебя покорила лазурного цвета вода.

Зачем — непонятно судьба нас с тобой разлучила...
От слова «люблю» и до тихого слова «прощай»
так мало мгновений прошло, но какие-то силы,
как будто играя, задули свечу сгоряча.

Я помню, любимая, наши волшебные встречи,
осенних дождей нескончаемый шорох в листве.
Тогда нам с тобою казалось, что жить будем вечно, 
но карма коварно припрятала туз в рукаве.
 
Я ехал к тебе, но на скользкой дороге машина
меня подвела и проделала чёртов кульбит.
Увидел сквозь боль, как оскалилась смерть-образина,
и молнией мысль: «Как же ты, если я здесь убит?».

Протезы... коляска... Теперь я калека по жизни.
Несчастный изгой, одиноко маячу в окне.
Спасает лишь вера, что ты не узнаешь о тризне
и плакать не будешь о прошлом в ночной тишине.

Не сразу, но горечь утраты по каплям сочилась,
и правда ночами вставала в своей наготе. 
Холодная осень. И в жизни подачка, как милость —
тебя вспоминать, приближаясь к последней черте».
                            ------------------
...Отныне навечно со мной этот город осенний
и губы твои, что так пряны и терпки на вкус,
молочный туман в недосказанной сказке над Сеной,     
в котором о чем-то тревожно гудит батобюс**...
-----------------
* Brocante — парижский блошиный рынок, барахолка
** Batobus — речной трамвайчик в Париже

 

 

 

34. Прости, прощай

Прости, прощай... Теперь любой
имеет право: ты - другая, 
и я другой. Ушла любовь. 
Нам не сплестись в ночи руками.

Утратили земную связь.
Попытки встреч, увы, банальны
для разделивших мыслей вязь, 
навеки, до черты натальной.

"Другая ты" приходит в дом 
воспоминаний и желаний, 
встречается с чужим котом
и спать ложится. Утром ранним

её разбудит шум и звон:
не я - другой шуршит на кухне. 
Нас не вернуть. А что потом?!
Кот просит: "Почеши за ухом".

Он помнит нас: тебя, меня  - 
Воспоминания бесценны. 
Кот врядли сможет поменять
Нас на других в финальной сцене.

 

35. Щенок

Кругом - весна, а я болею - 
так плохо мне,  что свет не мил. 
Лицо несвежее  белеет 
среди подушек. Подними

меня Господь. Яви, о Боже,
прощение: оставь мне жизнь,
наполни силой, если можно,
лежачий хилый организм.

От жалости к себе заплакал
(и как я мог так низко пасть?!).
Внезапно в дверь вошла собака,
в улыбке растянула пасть.

О Господи, такая малость, 
но полегчало мне слегка. 
Собачья морда улыбалась.
Приветствуя приход  щенка.

Тот не замедлил появиться,
скакнул под мамин тёплый бок.
Собачьи морды - словно лица,
так, щедрость проявляя, Бог

нам подал радость от общенья.
Я встал с постели - смел и дюж,
погладил по загривку щена. 
Да здравствует единство душ!

Прощаться рано нам, однако. 
Долой болезненный режим! 
Я, щен-малютка и собака
под солнцем на ковре лежим..

 

36. Нет оправданий

Представьте,  он заходит - вы не встали бы?! 
Сторонники Джо Кейси или Хейнека*? 
Да это и не важно -  против Сталина
Мы, словно мыши на гребёнке веника.

Тут не при чëм хрущевы или берии, 
Двадцатые партсъезды и комиссии. 
Вы, лысые чиновники, поверите
В победу над  врагом? 
Спешат дивизии!

Фронты, к победе! 
Оборону держим мы!
Идут полки, врага кроваво рвущие! 
Не за паëк - за смерти, боль повешенных, 
За Треблинки, Освенцимы - мсти, мученик:

Народ войной подбитый, недородами, 
Отстроивший, взлетевший...
Ох как поздно мы
Узнали то, что всуе, сдуру продали 
Тропинки под неистовыми звëздами...

И вот он снова входит (зря прощались мы)
Нас упрекнуть, пахнув "Герцоговиною". 
Нам нечем оправдаться перед Сталиным
И павшими под прагами-берлинами...

‐------- 
* Джо Кейси и Хейнек - экономисты, сторонники "свободного рынка".

 

 

37. Не трогай Медведя!

В древних землях трава до груди растёт
Из былинной, родящей, святой  утробы.
Братец-лес наш вершинами столь остёр, 
Что не всякий пройдёт. Да и ты не пробуй!

Так ли важно что пьëшь ты - кумыс, бордо, 
В Бога, в чёрта ли веришь - не будет  счастья
Ни тебе, ни дружине. Придëшь ордой,
и трава вас укроет... Пора, прощайся!

Ворожина, дрожи! Будет песню петь
чёрный ворон над мертвой главой, картаво. 
Видишь - вышел из леса старик-медведь, 
на дыбы встал: "Убить  вас имею право!"

Прорастëт сквозь тебя свежий, чистый лес, 
Засияет по осени цветом меди. 
Здесь природа - за нас. Ну, зачем ты лез?! 
Враг, прощайся живее с роднёй, не медли!

Мы останемся. Знай, нам достанет сил 
по весне дать основу собой для роста.
Нашим внукам здесь мирно луга косить,
а врагам вечно спать на чужих погостах

 

 

38. Ох уж эти прощания...

 

Предписано воспеть прощание...

Причём – без пусеньких котят.

Такие темы ем со щами я –

заместо хлебного ломтя.

 

Прощанья нам с Гаврилой пофигу,

прощаемся хоть трижды в день.

Вам выдам рифмы я и строфику,

лишь о приличьях думать лень.

 

Прощанье – это типа «Шли бы вы!»

(туда, где что-то там стоит...):

хвинтюллигентов тезис липовый,

где смысл – «Катись, пока не бит!»

 

Прошание сродни с прощением:

«Будь рад, что убегаешь цел...»,

и, тихо, – в слёзках утопление:

«Как жаль, что я тебя не съел!»

 

Прощания бывают всякие.

Я вам скажу, как эрудит:

при встрече могут быть объятия,

зато прощанье – «Бог простит!»

 

 

39. «Adieuadieumy native shore» *

 

«Прощай, прощай, родимый берег!»

орал мажорно Чайльд Гаро́льд,

нажравшись, ни во что не веря,

и явно пряча в плавках кольт.

 

Ну, ни хрена себе пало́мник!

Лорд Байрон, ты чего курил?

Он, вишь, на европейском лоне

тусил... А где тут про Гаврил?

 

Кыш! Ни прощанья, ни прошенья:

прочь, кислый лордик, геть отсель!

Ишь, экие стихокряхтенья...

Ты, гад, презрел английский эль!

 

Он в Португалию собрался...

Что, дома стало мало дел? –

Война закладывает галсы,

Наполеон, вон, – прёт пострел!

 

И берег кинул на кого ты?

Через Ла-Манш валил бы вброд...

Гарольды эти – идиоты:

чёрт разберёт, куда несёт.

 -----------

*) «Паломничество Чайльд Гарольда», Жора Байрон.

 

 

40. Творебное бескотярное

 

Прощай, очередной стишочек!

Матёр, сопляк, от слова «мать»...

Уел меня до самых почек –

мне, рухляди, ни сесть, ни встать.

 

Попался конкурс старикану...

Ну, понимаю б – про Гаврил!

А тут не въедешь без стакана –

им про прощанья трёпчик мил.

 

Организаторы слетели

с катушек, что ни говори:

ну, явно тронулись, на деле!

И эти, злющие, в жюри...

 

Да, «Пристань» – это не курортик,

не Севастополь на югах.

В стихе чтоб не мяукал котик?! –

Сплошной разбой и тарарах!

 

На конкурсах толпятся рохли,

и, что ни осень – беспредел.

Кошмар и ужасть, хоть подохни...

Чтоб в этот конкурс бес пердел!!!

 

 

41. Идея шедевра

 

Було́: «Прощание славянки»...

Что, может – марш изобрести?

Знать, поэту́сечные пьянки

у устроителей в чести́.

 

Нет, вот придумают такое!

Им «про прощанье» выдай стих...

А мне с поллитры нет покоя –

так бы и написа́л... про них.

 

Да что там «написаАл» – «напиИсал»!

Но только не поймёт админ.

И, кстати, «не пиши про кису»...

А впрочем – ладно, хрен бы с ним.

 

Пойду пока, найду Гаврилу –

вчера расстались с ним в пивной.

Из-под стола он встал насилу...

В том я виновен пред страной.

 

Мы попрошались, раком стоя

и за охранника держась.

Что для прощанья ну́жны двое –

ща распишу!!! Всё, понеслась...

 

 

42. Педагогика прощаний

 

Гаврила – ярый прощалыга:

прощаться обожает он!

Пускай уже не вяжет лыка –

но ритуалом увлечён.

 

Раскланяться, подать пальтишко

и распахнуть картинно дверь –

в обрядах не бывает лишка,

уж мне, Никифору, поверь!

 

Давай начистоту, читатель:

плевать Гавриле на гостей,

но по культурной благодати

он впереди планеты всей.

 

Ну, так маман его учила...

А он маманю уважал:

она его драла нехило,

хоть у самой проблем – завал.

 

Вот что такое воспитанье!

А Песталоцци – не указ.

Гавриле тщание маманье

созда́ло навыков запас.

 

 По мне, «изволь с детьми носиться» –

педагогическая гнусь.

Эк наш Гаврюн со мной простился!..
Я так же со стишком прощусь.

 

 

43. Прощандия

 

Прощандия – страна прощаний.

Мы все в ней граждане навек –

пусть только-только жизнь начали,

покинув мягенький ковчег.

 

Прощаемся с утробой мамы,

с яслями, садиком – со всем,

что деет детство самым-самым...

Потом – и с детским житием.

 

Мордасы юности прыщавы,

взросленья ветерок шумлив.

Мы вдруг покинули причалы,

выходим в зрелых лет пролив.

 

Бьют волны браков и разводов,

шторма домашние ревут:

пусть нам и грустно отчего-то –

прощай! Маршрут семейный крут...

 

Но вот и старость прёт к Гаврилам –

итог забот годов-трудяг.

Пора прощаться с этим миром,

в Прощандию навек уйдя...

 

 

44. Об экологичности

 

 Зияет дыркой мой носок...

Сплошной обман – «экологичен»:

за день рекламный хист иссох.

Я б этих жуликов – на кичу!

 

Да мне начхать, что «чистый лён» –

плевком с кидаловом прощаюсь.

Карманы наполнять рождён –

а я крутись, тупизмом маясь!

 

Всё ненадёжное – в чести...

Что за оказия такая?

Эх, мне б нейлоновый найти!

Да их у нас не выпускают.

 

Настал век жуликов-ловчил –

мы тонем в заманушном гвалте.

Предупреждаю всех Гаврил:

что «эко», то не покупайте!

 

 

45. Прощание с раритетом

 

Гаврила с детства был трусливым –

в одних трусах привык ходить.

В них недозрелые две сливы

скрывал, и перчик – бабью сыть.

 

Одни трусы... Но где вторые?

Был запашок от них матёр...

Не брались зачинить портные,

а перчик дырочку протёр.

 

Для счастья не нужны хард-роки:

всё в магазинах есть, не ссы!

В честь горбачёвской перестройки

купил он новые трусы.

 

А старые? Миг расставанья...

Шампусика прошальный залп,

дым шашлычка (мечта баранья!)...

И речь из тройки слов сказал.

 

 

46. Лучшие годы...

 

Восстань, Гаврила! Виждь и внемли –

проходит молодость твоя.

И есть закон природы древний:

жизнь – вниз текущая струя.

 

Да, лучшие проходят годы...

А значит – трэба проводить!

Прощанье, залпы.. Гимн свободы...

– Да ладно, ладно! – эка прыть.

 

С тебя достаточно и пьянки.

В твоей, на пятом этаже...

Не надо воплей (мы не панки!):

мужски, без всяких бламанже.

 

Стакан! О рюмках нет и речи,

а закусь – можно иваси.

Комфорт и праздничные свечи...

И, ясно, бабу пригласи.


 

47. В картинной галерее

 

Заснул в шкафу, в их туалете.

И что? Ну, ооочень спать хотел.

А в зале свет, из окон ветер...

Закрыты?.. Пусть. Но – не отель.

 

Уборщица и разбудила.

Кричит: «Грабители! Держи!»

Ну что за баба, крёстна сила:

не видит – человек лежит?

 

И на́ хрен эти мне Ван-Гоги:

китайцы – видно из кликух.

Пить не умеют, бандерлоги –

не выношу таких на дух.

 

Да тут мазня – похуже чая,

кемарить здеся – не струя...

Из их содомов, не прощаясь,

бегу, не будь Гаврилой я!

 

И чтоб ещё когда в музейчик?

Уж лучше лавочка и сквер –

вот там подрыхну без осечек...

А галерея – дочь галер.

 

 

48. Проводы Зимы

 

Люблю февральские морозы:

на Масленицу выпить – смак!

Как хрюшка в ходе опороса,

визжу и пью – я ж не дурак.

 

Блины? Во, блин: забыл пожарить...

А впрочем, я и не хотел.

Но у друзей пожрать на ша́ру –

прекраснее всех прочих дел.

 

Зима уходит... Провожаем!

Прощаясь, бьём в сковороду.

Зима Гаврилам не чужая:

«Эй, винтер! Хау ду ю ду?»

 

Да, леди Винтер нам – сестрёнка,

не надо спорить, де Ла Фер.

И не́фига сердечком ёкать:

её сожжение – акт вер!

 

Природа тоже отмечает:

из-подо льда глядят сомы,

усами грозными стращая...

Такие проводы Зимы.

 

 

49. Амба!

 

Амбец всегда амбициозен,

короче говоря – капец...

Прощанье в лошадиной дозе,

«Пшёл на!..»-салютик, наконец.

 

Сей термин у Гаврил нередок

и выражает скорый крах –

культурных выражений предок

в академических кругах.

 

Ну например, «амбулаторный»

на деле «слабенький башкой!»,

«амбассадор» – рекламы тонны,

«амброзия» – сорняк такой...

 

«Амбар» – морг для семян, бедняжек,

«амбал» – накачанный дурак

(«Прощай-прости кретина, княже, –

богатыря былинных врак!»).

 

Все производные от «амба» –

клеймо: мол, далеко не рай.

Такое суперслово-блямба...

Короче – «амбу» избегай!

 

 

50. Здравствуй и прощай...

 

«Гаврила, здравствуй и прощай!»

Но что сей слоган означает?

«Будь зрав!» – гони любой лишай,

а вот «прощай»... кого? Не знаю...

 

По-христиански? Всё и всем?

Гаврилой быть тогда накладно.

Да я скорей язык свой съем,

чем другу дам совет злорадный!

 

«Прощай»? Так и себя прости...

«Прощать-ся» надо! – вот идея.

Простив – держи себя в горсти.

Но как не потерять, имея?

 

Придумал! Надо всё раздать

и жить свободно на природе:

шалаш, из веточек – кровать...

(«Отшельником» их кличут, вроде.)

 

Аскетам уготован Рай,

когда маршрут земной окончен –

Гаврила, шёл бы ты в лесочек...

А что в карманах – мне отдай.

 

 

51. Секрет вдохновения Гаврилой

 

Гаврила вам – не фунт изюма,

Гаврила – сочный виноград:

вина – на целый стольный град!

(И это – факты, а не юмор.)

 

Гаврилья истина – в вине:

реченья брызжут из Гаврилы –

богиня пьянки воспарила,

стакан протягивая мне.

 

Гаврила и́скрится шампански –

хотел бы я таким же быть...

В его словах шикарна прыть,

как в танце бешеной испанки.

 

Ты не смотри, что «в стельку» вид!

Гаврилу пить поэту – счастье.

Я не могу с ним распрощаться,

хотя башка уже кипит.

 

Прошание с Гаврилой? – Нет!

Его по строфам разливаю,

он в каждой букве и до краю –

во мне! Вот в этом мой секрет.

 

 

52. Прощай, Европа!

 

Я уважаю русофильство –

триумф восторженных Гаврил.

Народ Руси за то и бился

(Барков нам это подтвердил!).

 

Пора избавиться от плена

в имперском карцере Европ.

Мы – покорители Вселенной,

а прёт в Европу пусть укроп.

 

Мы с преклонением простимся,

нам Запад больше не указ:

Брюссель очередная грымза

пущай пужает – но не нас.

 

И верю: кто-то (самый умный!),

надев на грудь российский флаг,

в зал заседаний нашей Думы

войдёт в изысканных лаптях!

 

 

53. Проблемы поэзо-котятковости

 

Гаврила – сын Матроны, кошки:

усы и когти – э-ге-ге!

Он лижет под хвостом кокошки

и бурно трудится в лотке.

 

На мышку прыгает, царапка;

с моей рукою наравне

клавиатуру давит лапкой...

Короче – помогает мне.

 

Душевен до невероятья!

Не против телик посмотреть,

и – только лягу на кровать я –

является мне спину греть.

 

Даёшь стихи про вундеркинда!

Но этот конкурс – не для них...

Так попрощаемся с мурлындой:

«Ату его!»

– Котятный стих?.. *

____________________

 

*) Напомню: в условиях тура «котятные» сюсюканья категорически не рекомендовались...

 

 

54. Баллада о Ёкселе Мокселе

 

Зашёл к Гавриле Ёксель Моксель

(они с детсада кореши).

Чуть-чуть поспорили о боксе –

кто и кого в нём порешил.

 

У Мокселя проснулась жажда –

фамильная его черта;

Гаврила пил с ним не однажды,

но ща в занычке – ни черта...

 

Что делать? Дык – не расставаться ж,

ведь на прошанье надо пить...

(Вот так полжизни где-то квасишь,

а как до дела – ну-ка, выдь!)

 

Пришлось переть вдвоём в пивнушку –

прощание сподручней там.

В ней и спокойно, и не душно,

а пиво – ванночка усам.

 

Ну, напрощалися мертвецки!

Гаврила – в дупель, верь – не верь...

И тем почил бы раут светский,

но буква «Ё» вломилась в дверь.

 

Супруга Ёкселя искала.

Тот прыг в окно – поди, лови!..

Здесь мы в преддверии скандала

простимся с нашим визави.

 

 

55. Прощание с кометой

 

Гаврила сделался учёным –

Гаврила звёзды изучал:

открытий уйма в небе чёрном

мудрей Евклидовых «Начал».

 

Да вот недавно: бац! – комета...

Припёрлась, как к себе домой.

На морде – наглость полусвета,

и хвост в мильён км длиной.

 

Взыграла в гаврике гаврилость:

по всем каталогам – новьё!

Комета явно заблудилась,

а потому – гони её!

 

Ну, сообщил по микрофону

на чистой фене ей о том.

Фря не привыкла без бон-тона...

Вмиг унеслась, махнув хвостом.

 

Гаврилу, ясен пень, к награде –

систему от налёта спас.

– Но вдруг визит не та́тьбы ради,

а гость искала унитаз?!

 

 

56. Прощальный спич

 

Проснись, Гаврила, не сбои!

Идеи сме́ряем стаканом:

в башке немало тараканов,

и все – важнецкие, свои.

 

Добавку взять всегда успеем,

казну заначил от жены.

Давай-ка наливай скорее –

мы для прозрений рождены.

 

Ничто не вечно в этом мире –

спеши прощание постичь,

тряхни словесным харакири,

произнося инсайтный спич.

 

Пускай на донышке канистра,

но продолжаем наш конгресс.

Всё надо помянуть, и быстро –

пока Гаврюн в дымину трезв.

 

А позже нам – эстетной пьяни –

рыдать на скатерти не в лом:

распитый самогон помянем

последним, полным стакано́м!

 

 

57. Наш банькомат

 

Гаврилу кличут «банькоматом»:

он в баньке материться ас –

очкарик с носиком сопатым,

обычный поц, один из нас.

 

Зато в парной, да с разугрева,

да с веничком по всем частям...

Зардеет здесь не только дева –

«хоть лезь под лавку» даже нам!

 

Скажи такое дома в ванне –

ах, что бы было с ним тогда...

Жена такую влепит баню,

что наша – просто ерунда!

 

Читайло, ты момент прочухай:

свет эмпирей невдалеке –

Гаврюн прощается с грязюкой!!!

Остатки – лишь на языке.

 

 

58. Прощание с тапочками

 

Гаврила был большим эстетом –

Гаврила тапочки купил,

чтоб как в балете по паркетам

скользил бы он, интрижкофил!

 

Но тут – болезнь: проблемы почек...

И – в белых тапочках хилять?

Ассоциации не к ночи:

обувка – Воланда печать.

 

Надел больничные бахилы

(вахтёр цепляется, дебил...),

а бедным тапочкам могилу

в стенном шкафу соорудил.

 

... И под конец – не без совета:

у тапочек продумай цвет!

Но лучше – чёрные штиблеты,

для них ассоциаций нет.

 

 

59. Прощай, СССР!

 

Прощай, страна! Мы – идиоты,

толпа отъявленных гаврил.

На всё плевали отчего-то:

хвать «ножки Буша» – и забил...

 

Команда жуликов («элита»)

копала почву для братвы:

«всё хорошо!» – всё шито-крыто.

А рыба тухнет с головы...

 

Держава строилась веками –

всех прочих бо́льшая страна...

Казалась прочною, как камень.

Была! – но нынче продана́.

 

... Лоха́м во всяких Ельцын-центрах

на уши вешают лапшу,

плюс куча умненьких доцентов

предметец крутит, как в у-шу.

 

И жаждет «дивный сад» – Европа –

остаточки переделить.

Ну что ж, Европа, – лопай-лопай...

А мы подремем. Может быть.

 

 

60. Прощай, сковорода!

 

Была у нас сковорода –

не помню чья, но – заграница!

Престижный «лэйбл», как говорится.

Купил – гордись: «Вот это да!»

 

С моей законной енту фифу

мы как зеницу берегли –

как золото и хрустали,

аж тёщенька давалась диву...

 

Но как-то вышел эпизод

(я был поддатый, по секрету...),

и этим самым раритетом –

жена мне по́ лбу: «Кыш, урод!»

 

Ну, я законно оскорбился

(лоб не казённый, шишка – во!)

и диво – в мусоропрово́д...

Уж очень не хотелось «биса».

 

О том жалею до́ сих пор:

прощай, любимейшая утварь!

Эх, на душе чего-то мутно...

Бывает же такой сыр-бор.

 

 

61. Прощай, вазон...

 

Я ВАЗ люблю... Чего же боле?

Теперь его ещё б продать...

Куда «шестёрку» зафутболить?

Эй, набегайте, ду́рней рать!

 

Проститься с этой железякой,

освободив пол-гаража!

Я гнал на нём под мухой всякой,

ворота и столбы круша.

 

Да, бы́ли штрафы в наше время!..

Менты неплохо нажились –

любило их лихое племя

на перекрёсточках пастись.

 

А как-то, перебрав сивухи,

я въехал в винный магазин...

Такому не поверят внуки –

туда вкатил я не олин.

 

За мной вломились «мерседесы»

и «бумер» въехал под басы.

Торговка на́ стену полезла,

а тот, с голдо́й, орёт «Не ссы!»

 

Всё, что побили, раскупили,

ещё чуть-чуть – на пикничок.

Потом смотрящему (Гавриле)

откат – «не низок, не высок»...

 

Эх, девяностые... Начало!

Малиновые пиджаки...

Мне на вазоне ездить стало

перед парнями не с руки.

 

С тех пор стоит он и ржавеет.

Скучает старичок, поди...

А люди ездят в Куршевели,

на Яве наш народ гудит.

 

Прощай, дружок. Продам тебя я

в ручонки пусть и не бояр...

К ним ломанешь ты из сарая –

коллекционный экземпляр!

 

 

62. Прощание маньяка

 

         «Эй, маньяк, ты слишком долго ла́вал...»

 

Я Вас убью. Чего же боле?

Как силу чувства передать?

Такая уж красоток доля –

ну не тащить же Вас в кровать?

 

Я не какой-нибудь Гаврила –

ценю смертельно красоту.

Влечёт зрачков прекрасных сила

и ручка нежная в поту.

 

Убить так просто и приятно!

Вмиг остановятся года –

умрёте чу́дно, не от яда...

Ну что ж, приступим. Нам сюда.

 

 

63. Баллада о финансах

 

«Я вас коплю. Чего же боле?

Что я могу ещё продать?

Копить копеечно – доколе?

За что мне эта "благодать"?!»

 

Такие странные вопросы

Гаврила задавал себе,

хоть в городке считался боссом –

фарто́вым малым по судьбе.

 

Финансы любят «петь романсы»,

но га́врин кошелёк кричал –

орал, как ослик Санчо Пансы:

он явно не вязал мочал!

 

Романс, похоже, кем-то сглазен;

жена от умника ушла,

расколотив сервиз в экстазе,

не взяв получку со стола...

 

А денег нет и нет, как прежде.

Вот есть таковский тип людей:

всё время «подают надежды»,

но не становятся крутей.

 

Так и Гаврила: не дурак же,

но не умеет жить, крутясь, –

в нелепом чистоплюйном раже

дебильно шёл из кня́зей в грязь.

 

Другим – закон: бери откаты

(за подпись, круглую печать...);

умей делиться, чем богаты,

и лишнего не замечать.

 

Чиновный люд – в особой касте,

любой из них не лыком шит:

им посетительское «Здрасте!»

в кармане вежливо шуршит.

 

Живут не на «одну зарплату» –

её хватает им на квас:

«Что, гаврик, денег маловато?

Неплохо б больше? Как же, щас...»

 

Два года ждал момента «щаса»,

пока не выгнали взашей:

с казённым креслом попрощался

и перешёл в разряд бомжей.

 

Им нет проблемы накоплений:

прощай, кошмарчик прошлых лет!

А кошелек не просит хрени –

поскольку кошелька-то нет...

 

 

64. Прощальная песнь

 

Я вам пою... Чего же боле?

Есть ли торжественней настрой?

Вы – королева на престоле,

я ваш паяц. Владейте мной!

 

И погибаю – и надеюсь...

Ваш дивный гнев, меня минуй:

так убивает каждоде́нность... –

я б жизнь отдал за поцелуй!

 

Да, я всего лишь ваш Гаврила,

ничтожный глупенький школяр.

Но Ваша ножка всё затмила –

я нынче рыцарь, в мыслях яр!

 

Скажите ласковое слово –

мне подари́те обере́г.

Пускай оно для Вас не ново...

Иль мы расстанемся навек.

 

 

65. Прощание на переменке

 

Я – «улюлю»? Чего уж боле...

Тебе что Пушкин, что Барков:

ты – супер-пупер в нашей школе...

А я стихи вопить готов!

 

Да знаю я, что недотрога.

Но как с собою совладать?

Ну, подыграй мне, хоть немного –

я ж не тащу тебя в кровать!

 

Пусть я лишь троечник Гаврила,

но тоже, типа, человек –

хоть не ношу с собой кадило

и не поклонник дискотек...

 

Эх, Зинка, ты меня не ценишь,

а знаешь долго – уж пора.

Пока! Пойду, надену треник:

по расписанию – физра.

 

 

66. Любовь в гостиничном трактире

 

(... Я вас пою – чего же боле?

Уж два стакана: чистый джин!)

– Мы встретились здесь поневоле –

там дождь, гудение машин...

 

Под песенки Наполита́но

могу сидеть здесь хоть три дня.

Отметимся ещё стаканом!

Ну, обопритесь на меня...

 

Не чувствуете? Между нами

какой-то импульс пробежал!

Куда ж вы? Вам – прекрасной даме –

ещё лишь завтра на вокзал.

 

Какое может быть прощанье?

Я ваш! – ваш рыцарь на коне!

Не надо подавлять желанья –

идём, поднимемся ко мне...

 

 

67. Обеденная история тирании

 

... Был зверь такой – тиранозавр,

двуногенький, любил покушать...

(Гаври́лушка, кончай базар –

про наших предков лучше слушай!)

 

Захочет жрать – любого съест

(тебе добавить манной кашки?),

бродил без пива и сиест –

абориген американский.

 

И жил бы, может, и сейчас –

но тут (ты кушай!) нам подарок:

в какой-то неудачный час

упало небо. Камнем. Даром.

 

Кто покрупнее, тем кранты...

А мелочь вроде нас осталась.

(Опять кефир не выпил ты?

Давай-давай! – ещё хоть малость.)

 

Короче – стал дерьмовей мир!

Был камешек уж больно рьяный:

тиранозавры (пей кефир!!!) –

умняшки, вроде обезьяны.

 

Прошли уж миллионы лет.

Но это, детка, не навеки:

тиранозавров больше нет –

зато тиранят человеки.

 

 

68. История одного таланта

 

Гаврила с детства был «врачом» –

он дико врал про всех, без цели.

«Дурак ты!» – зрители хренели,

ну а ему всё нипочём.

 

Натуру словом не поборешь:

уж кем родился, тем помрёшь,

будь ты хоть голубок, хоть вошь.

Но для меня Гаврила – ко́реш!

 

И как проблему разрешить?

Народ «хихи-хаха» и – в харю!

(А если я вот так же вдарю –

оценят – кровь из носа! – прыть?)

 

Но – эврика! Инсайтно кроем:

теперь Гаврила – супер-бренд!

 

Не врушка, а Творец Легенд –

он пишет «фэнтези» запоем.

 

Все их читаем – и орём:

«Пиши скорей – ну, что там дальше?»

Не просто врать, а врать без фальши!

(А в книжках важен и объём...)

 

Прошайте, годы пред-таланта!

Нас восхищают наповал

придумки пухленьких сусал,

чья ложь блестит, как аксельбанты. *

 

_________________

 

*) Гаврила, врать теперь титан ты...

    А кто идею подсказал?! ;)

 

 

69. Конец «Сатурна»

 

Прощай, планета идиотов!

Гавриле путь прямой – в Сатурн:

сидит на креслице пилота

и вспоминает вопли дур.

 

«Сатурн почти не виден» надпись...

Гавриле это – пустяки,

а «Путь в Сатурн» довольно гладкий

под плеск космической реки.

 

Но близок и «Конец Сатурна»,

плевать – хорош он или плох:

нас всех ждёт мусорная урна –

прощальных титров эпилог.

 

Сатурн? А як же ж: на экране!

Да, телик – штучка для мужчин.

Что, испугались, сатурня́не?..

Гаврила семечки лущит.

 

 

70. Котятковое безкотярное

 

Прошай, сопатое чудило!

Я для тебя – седой курьёз.

Ты смотришь на меня, Гаврилу,

так изучающе-всерьёз...

 

Мамашка в маркет отбегала

и попросила присмотреть.

Ну вот, пришла. Купила мало –

батошку и дитятью снедь.

 

Малыш запомнит: есть такие,

морщинистые существа.

А мне он – психотерапия:

жизнь позабытого черства.

 

Ну вот... Коляску укатила.

Мы вряд ли встретимся когда.

Плыву домой, подняв ветрила,

и плещут мысли о борта.

 

Эх, мысли, мысли... Тише, мыши!

В башке крепчает гололёд.

          -- -- -- -- --

(«Котятковости» выше крыши?

Стишарик «на ура!» пройдёт...)

 

 

71. Пить иль не пить...

 

Пить иль не пить – мне не вопрос.

Не распрошаться же с бутылью!

Я как хавронья супорос –

на вас стишков потомство вылью.

 

Нахрюкавшись, пишу шедевр.

Вот этот самый – что, не видно?

И зря Минздрав разинул зев

(рассчет, естественно, на быдло):

 

«Всё – временная ерунда,

побереги, Гаврила, печень!»

– Прощанье с этой рюмкой – да,

но сам процесс питья извечен.

 

 

72. Об изысканности манер

 

Сидел Гаврила на банкете:

как все, культурно потреблял.

Особенно отметил бренди –

да так, что не вязал мочал.

 

Все изгалялись, как умели –

успеть бы в нужник добежать...

Вязали лыко еле-еле,

но всё ж – потомственная знать!

 

Народец и рыгал, и чмокал,

в зубах любовно ковырял...

Гаврила чуть косил под лоха –

был аристократично вял.

 

Гаврилы – наше чудо-юдо...

Но чем бы праздник завершить?

Каким бы, блин, прощальным блюдом?

Не напоказ, а для души!

 

В носу поковырял (мол – мыслю,

событий в гору не гоню!),

и с наслажденьем слопал кызю...

Виват! Французское меню.

 

 

73. Прощай, альма матер...

 

Коза Гаврилы окозела –

у ней прорезался талант:

про град Козельск поёт умело,

за это – грант под бой курант.

 

В консерватории смятенье:

как ей сольфеджио подать?

Между профессорами – пренья,

зато в общаге – тишь да гладь.

 

А чё? Красаву подоили

(полезно ж козье молочко!),

и в целях соблюденья стиля

соседом – попугай Жако́...

 

... Но вот и выпускной экзамен,

от педагогов – чудеса:

диплом с отличьем – нашей даме.

Прощай, рогатая краса...

 

Преподаватели балдеют,

прощаясь: «Дивный козлето́н!»

Орут всё новые орфеи –

козлом, а кто-то и – котом...

           -- -- -- -- --

Захлёснуты народом залы!

Восторг фанатов – наше всё:

красава блеет, как в Ла-Скала,

Жако́ её талант пасёт...

 

 

74. Прошай, Октоберфест!

 

Гаврила в Мюнхен заскочил –

в начале октября там стильно:

народец прёт не без причин –

сюжет многосерийней фильма.

 

В Баварии, что ни октябрь –

гремит-шумит пивная буча:

напиточком головку «тяп!»…

Тут корни Мюнхенского путча.

 

«Прочь из Рейстага надоед!

Плевать, что выбрали их сами!» –

Уж двести лет волшебный бред

овладевает здесь умами.

 

Октоберфест. Последний день.

Как и положено – воскресный.

«Давай, под песню кружку пень!» –

прощаться надо, хоть ты тресни.

 

Гаврилушка на всё готов,

лишь бы отметиться красиво.

И растечётся из штанов

струя чего-то, цвета пива...

 

 

75. Прощание с плавсредством

 

Прослыл Гаврила утопистом –

он спьяну катер утопил.

Стоит на бреге каменистом

в компании друзей-терпил...

 

Поездочка была, что надо!

Летели, будто на пожар:

«Стоять готовы – брат за брата,

мы не компания лошар.

 

Нам карта правду-матку режет –

здесь не грозит девятый вал...»

И «Из-за острова на стрежень»

Гаврила бодро напевал.

 

Шумел камыш, деревья гнулись,

а гонка клёвая была:

«Гляди – вон у́ти: гули, гули...

Что? – голубь тоже два крыла».

 

«Инспектора́ нам – не гестапо:

мы опытные речники!»

Судёнышко ложилось на́ борт,

крутясь в извилинах реки.

 

Короче, «хлюп!» – и докрутилось:

уто́пло, зачерпнув воды.

Герои с транспортом простились,

поплыли трезво – все сюды...

 

Как объяснишь речной охране,

что значит «русски погулять»?

И хрен чего со дна достанешь...

Жаль. Там ещё – бутылок пять.

 

 

76. Прощалочка с климатом

 

Ну и погода – хрен поймёшь:

году в две тыщи двадцать пятом

прыжки погодные – аж дрожь!

Душа живёт в районе пяток.

 

Что, навожу тень на плетень?

Ну как-то не по-русски это:

в июне ночью – холодень,

зато февраль – почти-что лето.

 

Расстаться с летом и зимой,

а «потепленье» всё размажет?

Погодка будет – боже мой?!

Башка гудит от этой лажи.

 

И явно тают ледники –

со многими уж попрощались:

пока «там где-то», далеки –

живут Гаврилы не печалясь.

 

Но может, им рискнуть собой

во славу сил двуногой твари,

и демон третьей мировой

нас ядерной зимой одáрит?

 

Померкнет в тучах белый свет,

фон изотопов путь укажет...

А мир замрёт на много лет –

морозный и пушистый даже.

 

77. Штурм

 

Как часто на войне Гаврила

прошается с самим собой:

на небо лестница, перила...

А тут, в аду – снарядов вой.

 

– Вот так бы в тучки и поднялся!

Да только что меня там ждёт?

Но здесь солдат – кусманчик мяса...

И кто-то целится, как кот.

 

Патриотизм, конечно, фишка

 (да и деньжата – не пустяк!),

но сдохнуть здесь – пожалуй, слишком...

– Наслушался враждебных врак?

 

– Поток «двухсотых» и «трёхсотых»...

Что трупу орден на груди?!

– Авось прошляпят дроноводы.

Кончай прощаться – и иди.

 

 

78. Аdieu

Когда врачиха прятала глаза и что-то лепетала о диете, я ни на миг не верила в "нельзя", искала панацею в интернете. 
Твердили все: надежда умерла, смертельные запущены процессы. А я с упрямством старого осла  готовила отвары и компрессы.
Так мучило, что есть наверняка какой-то способ, недоступный массам. Что мне осталось? Лютая тоска. И оптимизма кончились запасы.
Я так давно сражалась, так давно. Теперь  сдалась и несть числа потерям. Всё кончено, в душе черным-черно. Не нами срок загадан и отмерен.
 
Но время-лекарь выжгло боль дотла. И без тебя нашла я чем заняться. Живу теперь не глядя в зеркала,  без маникюра, грима, депиляций.
Либидо тихо сдохло, хвост облез. Встречаю старость с мудростью в придачу  Привет, покой. Аdieu, à la jeunesse...
Ах, как же классно вечером на даче!
 
*Аdieu, à la jeunesse  -  прощай, молодость
 

 

79. До воскресения

 

Улыбкой матери согрет,

Огнём очей её.

Он нёс познание и свет,

И всепрощение.

И стар, и млад за ним гурьбой:

«Мол, чуда, чуда дай!».

До лжи, до крышки гробовой,

До дня иудова.

 

За неудобную мораль, 

За свет, за кредо ли

Благоговевшие вчера

Сегодня предали.

Налившись злобой и грозя

Руками потными,

Тот дар, что отнимать нельзя,

Пришли и отняли.

 

Он истязателей простил:

«Мол, несмышлёныши.

Им веру б, веру обрести,

Дай, отче, помощь им!»

И за костлявой, не ропща,

Ушёл под сень её.

Прошелестев толпе: «Прощай.

До воскресения!».

 

 

 

80. Поезд ушёл

Заболотило жизнь. Что случилось не разберёшь. 
Как-то пасмурно, стыло... И ночью бессонно-вязкой
выхожу подышать, у крыльца суетится ёж - 
колобок-провожатый из детской забытой сказки. 
Прошепчу ему: "Здравствуй, покажешь дорогу в лес? 
К бабкиёжкиной хате на курьих артритных ножках?" 
Чтобы чёрный котище мурлыча на ручки влез, 
чтобы филин проухал: "Присядь, отдохни немножко."
У Яги попрошу ключевой ледяной воды
и напьюсь, и умоюсь, смывая тоску и морок. 
У реки постою, и на небе найду следы,
пулевые следы, что оставил кометный скорый…

Заболотило жизнь, что случилось не разберёшь. 
Сквозняки повсеместно, и нет ни тепла, ни света. 
Мы с тобой только тени, а в доме кондуктор - ложь, 
проскочившая в дверь беспардонно и безбилетно.

 

 

81. Бумажный крокодил

У меня живёт бумажный крокодил. 
Он мне Чехова читает по ночам, 
а потом за кофе утренним следит. 
Вечерами с ним уютно помолчать, 
об усталости, заботах и делах, 
о работе, о маршрутках и такси. 
Вот черёмуха недавно зацвела, 
сквер под окнами торжественно-красив. 
О погоде. Неудачен этот май - 
очень холодно, и ветрено, и дождь. 
И о том, как я устала понимать - 
есть обломки, это всё, что было до...

У меня живёт бумажный крокодил. 
Громко клацает зубами у двери, 
чтоб непрошенный никто не приходил,
чтоб о счастье ничего не говорил. 

 

82. Коровки

Пафнутий стар. Он много повидал.
Уже не кровь, а талая вода
течёт по венам.
Взбираться трудно на шестой этаж,
но никому квартирку не продашь,
такие цены,
что проще вон, на поле, в васильки,
но это всё же как-то не с руки
в его-то годы.
И дети, внуки, правнуки уже
недалеко, на том же этаже.
Небесным сводом
укрыты все, и бед как будто нет,
и катит солнце свой велосипед
по серым крышам.
Уютный сквер, берёзы - целый мир,
и тёплый ветер листья у квартир
слегка колышет.
Многоголосье. Жизнь жужжит жуком,
и по росе уходит босиком 
цветное лето.
Живёт как может маленький народ,
проходят дни то посуху, то вброд.
Купить билеты
нельзя в сегодня, в завтра, во вчера,
мы все поедем в неизвестный край 
без остановки.
Больших различий между нами нет,
мы все, конечно, Божии вполне,
хоть и коровки...

 

=====================================

Форма для голосования:

КГП-2025. 3-й паратур. Голосование

от 3-х до 30-ти нетленок в шорт.

до 20ч мск 29.06,25г.

Голосовать за стихи своей команды нельзя!

=====================================

5

Комментарии

User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 08:47
Послать ЛС
#1

14. Заново

А ты осталась не дышать -
осенней сыростью и небом,
лилово-сизым с быстрым бегом
лошадок-облаков. Душа
набухла ледяной тоской, 
хоть отжимай её, что толку - 
не станет легче, в горле колко, 
разбит волшебный телескоп. 
А без него не разглядеть, 
когда Туманность Андромеды, 
назло всем горестям и бедам
родит тебе планету, где
всё будет просто и легко. 
Жить и не помнить - блажь, случайность. 
Разжечь камин, поставить чайник, 
построить мостик над рекой, 
на загляденье камышам…

Он говорил, а ты молчала. 
О том, что всё теперь сначала -
учиться заново дышать.

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 20:40
Послать ЛС

Вот в этом паратуре вторичность вторичностью погоняет)) Читая это стихотворение, создалось впечатление, что выше в ленте я уже такое читала, и не два).

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 21:09
Послать ЛС

Ты лукавишь, Тая. Не все тут так плохо. А вторичность, о которой я говорила, это не вторичность темы, а вторичность ее донесения до читателя. Ну и надо отдать должное паратурцам, они и не претендовали на лавры основного. 
На мой взгляд, паратур очень даже симпатичным получился.

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 21:09
Послать ЛС

Это зависть, Даша )))))

14. Заново

Симпатичное стихотворение. Наверняка найдет своего читателя, потому что это жизнь, близкая, многим понятная. И о ней можно без конца писать.

Я бы разбивку в нем поменяла. Мне кажется, перебросы здесь не работают на текст.

Финал хороший.  Было бы удивительно, если бы на тему прощаний, авторы не написали женскую лирику.

Мне понравилось.

 

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 20:31
Послать ЛС

Даша, “Гаврилиада” несравненна!

А ветренной Тени замечу: “одно и то же” пишется раздельно - “… то же”. Поправьте.

 

БЛИИИН!

Отвечал на “Эх, сравнение с гаврилиадой…” Дарьи, а попало почему-то сюда. Сыроват сайт.

 

0
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 20:31
Послать ЛС

Да что какой-то Державин! В честь Гаврилы ("Гаврила" - "Джаба" по-грузински и по-татуински) был назван сам Джабба Хатт!

(Кстати: отношение Сашеньки к “учителю” было весьма… эээ… вариативным.)

0
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 20:31
Послать ЛС

Дык я и не печалюсь… Более того - настоящая гениальность должна быть непризнанной современниками, это - один из точнейших критериев (как я где-то уже писал).

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 20:31
Послать ЛС

Не, я себя так тупо не рекламирую. Я, Ляпис-Трубецкой, - бренд, классик метагалактического уровня. И то, что на планетишке Земля меня не все признают - логично: “Нет пророка в своём отечестве!”, и поэта моего уровня тоже быть не может. Увы…

0
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 08:47
Послать ЛС
#38

15. Прощание с Гринландией

В твоей Каперне все пошло не так:
лазурную волну утюжит танкер,
за гладь безбрежную закинуло останки
фрегата с гордым именем «Мечта».

Грей потучнел, оброс, осип, обрюзг.
Просиживает в маленькой таверне
потертое сукно матросских брюк.
И все, о чем мечтает он, наверно,
хватило чтоб на старый добрый джин
и фишэндчипс в промасленной газете.
В стакане бездна-дежно тонет жизнь.
Да и не Грей он вовсе - Тонни? Фредди?
Один из залихватских молодцов,
что швартовались той весной у Лисса..
И благо, не отцовское лицо
у дочери.
.. Белеет возле мыса

маяк. Привычный чаек гам.
И небо подпирают мачты сосен.
В залитый вечным солнцем Зурбаган
приходит осень.
Здравствуй, здравствуй осень.

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 22:10
Послать ЛС

Очень хорошее, настроенческое. Сама про постаревшую Ассоль с радикулитом писала как-то. Что ж… у всего и вся бывает начало и конец. Утро и вечер. Весна и осень. Но грустно-то как…

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 20:40
Послать ЛС

Вот так и все - думают, что жизнь впереди, а потом и глазом не моргнешь, как - здравствуй осень!) К Грэю не прониклась симпатией да и жалости не вызвал. 

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 20:40
Послать ЛС

Я не знаю, Наташ, какой был посыл. Я о собственных ощущениях. Если был посыл презреть Грэя, то автору это удалось, я его презираю) Если вызвать сочувствие - то нет.

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 21:09
Послать ЛС

Посыл там, на мой взгляд, очевиден. Если есть желание его увидеть, конечно. Мечта утонула, хотела ЛГ Грея, получила какого-то приземленного Фредди. Никто ему сочувствовать не просит. Хотя, возможно, у кого-то иначе прочитается. Опять же, спорить не буду. Пошла дальше, пока не уснула.

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 21:09
Послать ЛС

15. Прощание с Гринландией

Да, тема Золушек не нова, но, по-моему, написано неплохо. 

бездна-дежно” нра, да и вообще, погружательно получилось.

Беру.

 

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 08:47
Послать ЛС
#46

16. Распутье

Деревья обречённо изображают осень, 
а мы с тобой на пару стоим у двух дорог. 
А ветер гонит тучи, задирист и несносен, 
и день идёт сутулясь - устал, простыл, продрог. 
Вот говорят, на солнце и то бывают пятна, 
кому-то стало скучно - и он их отыскал. 
А было всё в порядке, размеренно, понятно. 
Уверенность, стабильность, достаток и тоска. 
На каждого полнеба казалось слишком много. 
По маленькой синице, по горсточке пшена -
и хватит, и довольно. Вот коврик у порога. 
И розы вдоль тропинки, и в доме тишина. 
Мы к этому стремилась? Мы этого хотели? 
Ни сквозняков, ни звуков. Блэкаут, серый цвет. 
Престижная работа, холодные постели. 
Мы роботы, машины - сто двадцать первый век…

Деревья обречённо изображают осень, 
застиранное небо в прорехах облаков. 
Мы слишком много помним и ни о чём не просим. 
Уходят две дороги в далёко-далеко...

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 20:40
Послать ЛС

Если к ветру, который гонит тучи, у меня вопросов нет, то день, который идет сутулясь, застиранное небо и обреченно изображающие осень деревья вопросы вызывают. Про деревья мысль понятна, но в тексте выглядит комично, ломая лирический настрой.

1
0
User Picture
🔴 Офлайн
Был(а): 17/10/2025 - 21:09
Послать ЛС

16. Распутье

Лирика рулит в паратуре. 

Мне всё нравится, кроме выбранного размера. 

Ритм такой подошел бы чему-то более оптимистичному. Здесь же он не гармонирует с текстом.

Поэтому весть текст (не только строчки, на которые Тая указала) выглядит комично. А жаль.

1
0