БЕСПРЕДЕЛ-9. 1-й паратур

Читаем и обсуждаем тут, а голосуем там:

Форма для голосования

От 3-х до 19-ти произведений в шорт.
3-м из выбранных можно дать 1-е место (+1 балл)

Произведение проголосовавшего автора получает один доплнительный балл.

NB: Голосовать за себя или игроков своей команды нельзя.

Голосование продлится до 20ч мск 21 октября.

2. грустное

Я снег, теперь не нужный зимний снег
безлюбый, попрощавшийся, безвольный.
Воспоминания, видения во сне
не оставляют - просыпаюсь с болью.
Предательство не может перестать,
оно живее нас, так  получилось:
слепящая, чарующая стать
снегов январских потеряло силу.

Что ты теперь?  Влекомый, мокрый лист,
оторванный  от дерева историй,
сезонов, лет -  тебе бы вверх, но вниз
тебя влечёт октябрьская пристойность.

И что она?  Листвы тончайший  шëлк
сценарием погоды чуть  покружит,
и вниз швырнëт. Увы, мне не смешно.
Но, грустно: счастье - стынет в луже...
Покорное.
Да, ход судьбы таков, 
в застывшей луже на границе неба
мы встретимся, до скорых холодов!
Листве и снегу  повстречаться  где бы? 

3. Трудный выбор

Есть у лжи и масштаб, и размеры,
нет у лжи габаритных огней…
Ты не верь мне! Пусть хочется верить
очень сильно, и сердцу видней…

Тронут я до мурашек по коже -
шепчешь ласково:" всё - ерунда!
если ты обмануть меня можешь,
то кому же мне верить тогда?"

По дорожкам вечерних кварталов
ветер гонит осеннюю грусть,
там достойных для веры так мало -
я конечно с тобой соглашусь…
Что ж, почувствовав привкус свободы,
открывайся для новой любви,
и заветных шесть цифр из пин-кода
в эсэмэске своей назови…

4. Двести девять

В двести девятой Сан-Санычу снится стëклышко.
Смотрит сощурившись  Боженька сквозь стекло:
видит, жалеет  и гладит  худые рёбрышки,
узкие плечики, голову.

Босиком,
мальчиком
в длинной ночнушке  скользнуть   вверх шутка  ли?
Мамочку  с папой  прочь  -  да  на звёздный сор
вышагнуть в ночь, а в больнице
за дверью - жуткое: "топ-топ" топочет  и шепчет ужасный вздор. ("Двести тринадцать! Фаридка, айда по-быстрому. Двести четырнадцать, Наденька! свет туши!")
В двести девятой -
сонно, в палате  истово,
кот для мальчишечки ласково, от души

песни мурлычет. Пророчит вовсю хорошее.
Боженька  трëт глаза (подустал от забот).
В двести девятой  Сан - Санычу дан помошником
мудрый и вещий пушистый больничный кот.

Тихо полуночно,  словно бы кто-то кается,
плачет в подвале и топает сотней ног...
Выше, на старой кровати  больничной  станции,
службу столь нужную мальчику служит кот. 

5. 2-й круг

Ромео, мой Ромео, кто бы знал, 
Что нам судьба застрять на этом круге?
При жизни мы мечтали друг о друге 
И думали, что вечная весна 
Нас ждёт, не этот ураган 
И мрачные каньоны преисподней.

Верона уж не та. Её сегодня
Штурмуют миллионы чьих-то ног.
На делле Эрбе нынче пьют вино 
Туристы, набродившись по музеям.
Очередная мега-одиссея
Ведет их под сомнительный балкон,
Чтоб прикоснуться (OMG) рукой
К моей груди. Спасибо, что отец
Не дожил до подобного позора.
Весь дворик в сотнях крохотных сердец
И разноцветных «здесь был я» в узорах.
…
Но с понте Пьетра тот же славный вид,
Адидже так же катит к морю воды.
И в сентябре чудесные погоды 
Стоят в уютном городке любви.
…
Ромео, как темно. Седой Минос
Нас осудил на Ад несправедливо…
Ты помнишь, как в саду цвели оливы?
И розы за окном…
Давным-давно.

6. на всякий случай

Простите, благородные поэты,
но столь горька в душе моей печаль —
о крысах и мышах, что сходят в Лету
за дудочкой злодея-трубача.
Никто нигде не зарыдает в скорби,
про гибель крыс не сочинят стишок.
И даже Фёдор — вечно пьяный дворник,
считает «сдохли — вот и хорошо!»
А ведь они — есть сотворенье Бога,
который ничего не делал зря,
и, если неприглядные немного,
так это — первый опыт, говорят…
Живут во тьме, уходят в Ад, беззвучно
по девяти слоняясь этажам,
но травят их и там (на всякий случай).
Казалось бы — зачем травить их там?
Они и в Лимбе, и у Люцифера,
во всех кругах и адских областях,
так искренне, так беззаветно верят…
и тайно ждут, что в Рай их пригласят.

7. Августейшим

На фасадах древних лица отражают солнца блики,
во Флоренции родиться - верный способ стать великим.
Перламутрово-миндальным обольёт рассвет на пьяцце -
не коснутся кожи капли, знати нечего бояться;
не проступит пот сквозь тогу, не надуются мозоли - 
здесь, за пазухой у Бога - ни усталости, ни боли.
Пей вино под сенью пиний, философствуй, ешь карпаччо -
жертвуй церкви на святыни, становясь ещё богаче.
Нет нужды тереть подковы, крест вмуровывать у входа - 
ты с зачатия - фартовый, если правильного рода.
И пока корысть и праздность правят в наших палестинах,
в третий круг проход заказан современным августинам.

8. Красный шарф

Они от души развлекались своей компашкой,
Хотя залетали в тот бар и чужие пташки,
Коктейли менялись - лился алкоголь рекой.
Прощались, шутя, с надоевшею Альма-матер.
Пардон, просто каждому надо бы свой фарватер
Теперь пролагать - институт, будь здоров, родной!

Она веселилась, но было немного грустно,
Друзья разлетятся - их, впрочем, и так не густо.
Любовь не случилась. Бывает. И в том печаль. 
Тут он подошёл. Симпатичный, раскрепощённый,
Не их однокашник, но знал, что зовут Алёной,
Сказал, что её выделяет из прочих краль.

Немного пьяна, и попалась на лесть мгновенно,
А он подносил ей коктейли попеременно.
Влюблённо смотрел и, смеясь, обещал сюрприз.
И вот уже руки скользят по плечам и косам,
И как-то двусмысленно-дерзко звучат вопросы,
И он предлагает спуститься на цоколь, вниз.

"Да ты же продрогла – вот шарфик - он тёплый, крошка,
На шею накинь – пусть согреет тебя немножко.
Что? Красного цвета? Люблю чтоб поярче, блин".
Куда он так быстро её за собою тянет?
Зачем эта спешка - вокруг всё в сплошном тумане.
Но это не дым... Он же душит её, кретин!

Рванула обратно. Откуда-то взялись силы,
Смешалась с толпой... Шея долго ещё саднила.
Сбежала домой, ужасаясь: вот это сюр!
А утром в газете статейка на развороте:
В том баре, в котором вчера зависали - в "Ноте" -
Девчонка задушена... Шарфом от "Руж кутюр".

9. Исчадье ада

Сижу на тумбочке в прихожей,
За всем и вся в ночи слежу.
На сфинкса чуточку похожа,
И жуть ночная мне не жуть.

Она мне в кайф, мы с ней едины.
Чернее нас лишь только чёрт.
И время, прячась за гардины,
С опаской мимо нас течёт.

А мы в усы себе не дуем,
Не для дутья у нас усы.
Мы в пику спящим обалдуям
Флиртуем с месяцем босым.

Такими ж лапами босыми
Люблю по крыше я пройти,
Всех Гончих псов и иже с ними
Кошмаря мило по пути.

Шалим с подружкой до рассвета,
А после дрыхнем до темна:
Она - за горизонтом где-то,
А я - на кресле у окна.

Но фамильярничать не надо -
Мой грозный норов пресловут.
Не зря ж меня исчадьем ада
Соседи (шёпотом) зовут.

10. Эхо

Из каждого предательства подлейшего,
Как из ножа, заточенного Каином,
Иуда улыбается насмешливо
И, кажется, жалеет о раскаянье.

В отчаянья ловушку угодившим – им
Поможет оправданий жалкий лепет ли?
Далила, так неистово любившая,
Самсона предала рукой бестрепетной.

И что с того – отрада ли, награда ли
Предавшему, коль сам собой доволен он?
Но медленно в пучину ада падает
Душа его – рассыпавшимся големом.

И жизнь его трагически закончится:
В петле, в огне… в безумье ли заклинится…
Расплата настигает в одиночестве.
Аукнулось? Так эхом и откликнется…

11. Самообман

Беззвучно над могилой
летит мое "Прости…"
Жизнь так несправедлива,
что не перенести.
Я  знаю: все мы смертны
и срок определён,
смерть бродит незаметной
до новых похорон.
Намеченные планы —
игра в самообман,
пока судьба лояльна 
и благосклонна к нам.
Я у могилы свежей,
о нас с тобой скорбя,
прошу с пустой надеждой
у смерти для себя:
— И я хочу внезапно,
когда придет пора,
но дай проснуться завтра,
и после, послеза...

12. Банальная история

Когда в душе весна, а в сердце лето,
Живёшь, судьбу за всё благодаря.
Не ждёшь, что так легко погаснет это
В безжалостном господстве декабря…
Среди забот обыденно-насущных
Вдруг тихое – ножом под дых – «Прости,
Я вещи забираю, мне здесь скучно,
Люблю другую… Нам не по пути…»

Ведут ступени круто к бездне ада,
Где свет и воздух больше не у дел,
И кажется, Харон незримо рядом,
Шагни вперёд – и ты в его ладье.
 
Банальна новой страстью одержимость.
В ней нет ни сожалений, ни вины…
Не могут больно ранить нас чужие.
Куда больней предательство родных…

13. Сам себе бе-бе-бе
.
Я сам себе не друг, не брат, не режиссёр,
я радость променял на вспенившийся вздор.

Мне страшен диалог, топлю себя и всех,
в глазах пустых застыл сарказмом едкий смех.

Зачем и почему? Я сам себе не рад.
Мой гнев - девятый вал, мой скорчившийся ад.

14. Привидение

В старом доме небогато народу.
Да и жителей житьё небогато.
Привидения без пола и роду,
говорят, здесь обитали когда-то.
Знать, нашли покруче ад, по соседству.
Прилетают и сюда, да не часто.
Но оставили живущим в наследство
бочку бед да восемь бочек несчастий.
Игорьку досталось пьянство по крови.
Петьке – глаз косой да кривенький носик.
Мишке Горину – мохнатые брови,
на бровях ходить, коль ноги не носят.
А ещё досталась чёрная чёлка,
за которую жена и таскает.
Мишке радостей – раз, два – и обчёлся.
Неприглядная судьбина такая.
У него кредит недюжинный в банке.
Работяга он, и жил бы неплохо.
Мишку кинули когда-то на бабки,
развели, как абсолютного лоха.
Те кидалы, правда, сгинули в бездну,
пострелялись, черти, так им и надо.
Только бабки-то искать бесполезно.
Кто ж вернет их из кромешного ада?
Привидением и сам уже ставший,
то ли есть он, то ли нет – не уверен -
молчаливый, поседевший и страшный,
пашет днями Мишка Горин, как мерин.
Вечерами же, напившись несладкой,
доползает до родного домишки...

А ночами где-то воют украдкой
привидения по Горину Мишке.

15. Не воин

Один был воин, но не вышел в поле - 
Играть с огнём ему не по нутру.
Он думал - сам свой выбор делать волен,
И регулярно принимал на грудь.

Считал, что лучше быть ЖИВЫМ паяцем,
И рассуждать, кто прав и чья вина. 
Но над собой победы не дождаться,
Кого бы всуе ты не поминал.

В предательстве своем был безупречен, 
Дрожал, как липка, под ядрёный мат.
Твердил, что лучше быть с душой овечьей,
Чем автомат без славы вынимать.

Но от войны сбежать не получилось.
Ушел в запой однажды бедокур, 
И встретил пулю в баре - Божья милость?!..
Враг не успел содрать с него трёх шкур…

16. Завтрашнее

Съест вселенная на ужин
нас с тобой. 
Завтра небо станет лужей 
голубой. 
В луже мусор - дней обёртки, 
листья слов. 
Плот некрепкий, скользкий, вёрткий, 
и весло - 
выплывай, греби как можешь, 
во вчера. 
На виске под тонкой кожей 
замирать
бывшей нежности и новой 
пустоте. 
А внутри зудит и ноет 
выбор тем - 
подарить, продать в рассрочку, 
сдать в утиль
наше "было". И ни строчки 
как уйти
с гордо поднятой, оглохнув 
от вранья. 
Плохо врозь и вместе плохо. 
Я не я, 
ты не ты – мы только тени 
без «потом», 
всё не то, не так, не с теми, 
не о том... 
Вдох и выдох. Плот не нужен, 
ветер стих. 
Завтра небо стало лужей 
для двоих.

17. Посторонний (с)*

Говорил сто раз: - Не руби сплеча!
Кровь твоя бессмысленно горяча,
Разум сух и холоден - вот, урода!
Я тебя сто раз провожал, встречал.
На сто первый, выбесившись, кричал:
-Нас обоих, тварь, доведёшь до гроба!

Ты ж нарочно ластилась лишь к нему.
А меня от "нахрен" до "обниму"
Неуклюжим маятником качало.
Под дождём на лавке роман Камю.
Расходились злые, по одному.
Но с утра повтор - на колу мочало!

Приговор мой - сломанным быть сто раз
И ненужным. Словно морской компАс,
Я лежу на дне, потерявши берег, -
Не нашёл пути, никого не спас...
Только, знаешь, миру плевать на нас
И на блеск ненайденных мной америк.

Предавай, ломай, забывай, зови -
Воздвигай свой храм на моей крови.
Я тебя согласен принять любою.
Нет во мне ни вёсен теперь, ни зим.
Стал послушен, мёртв и неуязвим...
И к чертям качусь со своей любовью!

×××××××
Посторонний (с)* - название романа Альбера Камю.

18. Рубежи

Кружили листья и вороны,
Привычно падкие на падаль -
Намедни осень околела,
Приняв на грудь и стынь, и боль.
И ветры выли похоронно
На черном выходе из ада,
Замаскхалатив сыпью белой 
Двоих, помноженных на ноль.

А те, обнявшись насмерть будто,
Лежали в узенькой траншее 
И не пытались разобраться,
Кто первым вышел из игры.
Одеты схоже и обуты,
И каждый с крестиком на шее -
Итог наивных сублимаций
И в спорах вечный перерыв.

Они, сумняшеся ничтоже,
Сражались храбро, до победы,
Которая - вот-вот и будет,
А враг со страху побежит.
Но, если схватку подытожить,
Обоих явно кто-то предал -
На зависть пращуру Иуде,
Послав на эти рубежи.

19. Ветер.

В памяти только начало на полстраницы,
Прочее в жизни бесплодно ушло в песок.
Как это будет? Бабулька уйдет в больнице?
Пьяный дедок, поскользнувшись, пробьет висок?

В юности… как мы любили, умом рискуя,
Жадно сходились, как зверь, возжелавший съесть.
Может быть, ты и ошибся, избрав другую.
Может быть, я и ошиблась, затеяв месть.

Ты изменил, чтобы выглядеть страстным мачо?
Я изменила, чтоб воли не дать слезам?
Поздно, любимый, но я и теперь не плачу,
Что-то пытаясь мучительно доказать.

Просто потом я пошла по рукам, по странам,
Ты по бесчисленным бабам и городам…
Нас закружило немыслимым ураганом
И разметало без вести и без следа.

Ад сладострастников – ветер. Приму на веру.
Только такой ли уж скверный итог для нас – 
Мертвым листом бесконечно лететь по ветру,
Даже стеная, но рядом на этот раз.

20. Кто-то лишний

Астры ёжатся от ветра, 
дождь иголками пугая. 
Осень - плащ, перчатки, гетры - 
повторяет попугаем:
ни тепла, ни птичьих трелей, 
серо, стыло, скользко, мокро. 
Фильм о лете посмотрели, 
латте выпили и мокко, 
а теперь готовьте сани, 
и глинтвейн, и шоколадку. 
Вы давно с усами сами, 
вам самим с собой не шатко
и не валко - хило, хмуро, 
неулыбчиво, непросто... 
Слёг рассвет с температурой, 
утро курит папиросы, 
дым колечками пуская. 
Нижем чувства на бечёвку, 
суетливо, не раскаян-
но усердно, и о чём-то
говорим,  не задувая
огонёк свечи оплывшей. 
Осень шепчет попугаем:
кто-то лишний, 
кто-то лишний... 

21. Герой или Тиран

Он был крещёным, но не верил Богу,
И от болезней Бог его не спас.
Испытан был: сначала ранен в ногу,
Потом и вовсе, как свеча, угас.
Он говорил, что воинов навечно
В раю пропишут, и "мечом рубил".
Не уставая, нёс мешок заплечный
И не жалел ни "живота" , ни сил.
Патетика ли, долг ли - всё едино -
Он чувствовал невидимую грань
Меж силой правды и самой причиной
насилия. Герой или тиран?

Солдат - герой, его на поле брани
Агрессия оправдана вполне.
Приемлемы ли действия тирана?
Гармонии в таких поступках нет.
О тирании не напишут книжек,
Не создадут почетный ореол.
Во все века смерть маленьких детишек
Не оправдает никакой престол.

Хоть в тишине замри, хоть крикни лозунг:
Долой войну!
Всё будет - на кровИ.
Философы, ругаясь, встанут в "позы",
Доказывая истины свои.

Ничто в итоге не проходит даром.
Кто в рай вознёсся, кто-то канул вниз.
По результатам победивших армий
Рисуют очертания границ.

22. Почти

Мир без тебя – дрянная декорация
в спектакле дней. Название - "Зачем?" 
Сырого неба на развес по акции 
куплю немного. Сумка на плече, 
билет в кармане. Дождь играет в классики, 
по мокрым окнам мечется рассвет. 
Проспект, кофейня. Кофе пахнет пластиком, 
взбодрить пытаясь, только толку нет.
Привычно чертит навигатор сломанный 
маршрут по кругу -  дом-работа-дом.
И пустота. И осень рыжим клоуном
на саксофоне тянет ноту до
до посинени... Я иду по улице, 
вокруг щитов рекламных нервный тик. 
Сверлит в затылке где-то: «Ты же умница,
прости...» 
Простила. 
Кажется. 
Почти.

23. В плену обмана

Глаза, которые не лгут...
Да разве их сейчас отыщешь?!
Обман оставил пепелище
Там, где когда-то был уют.

Глаза, которые не лгут,
Я не нашёл, как ни старался.
На сердце шрам обосновался-
Любви несчастной атрибут.

Глаза, которые не лгут.
Я думал, что глаза любимой,
В толпе, где жизнь проходит мимо,
Мне свет потерянный вернут.

Укутан войлоком обман,
И поступи его не слышно.
По воле случая так вышло:
Любовь захлопнута  в капкан.

Я помню всё до мелочей:
Слова, как патока густая,
Небрежность жестов показная,
И одиночество ночей,

И голос твой, такой чужой
Во мраке маленькой квартиры,
Холодный блеск в кольце сапфира
Тайком подаренном не мной.

Глядят ехидно в спину мне
Глаза, что так цинично лгали.
В чем суть? В естественной морали:
С обманщиком будь наравне.

24. Адские муки

Прилив закончился отливом,
И море кажет голый зад.
Я был по жизни похотливым.
И вот – попал, конкретно, в ад.

Не в тот, где черти мутят воду
В котле, на дьявольском костре,
А в тот, где все Амуры сходу
Лишились сил, а также стрел.

В бессрочный отпуск, обормоты,
Ушли и были таковы.
И тошно стало мне – до рвоты.
Осталось только волком выть.

И сразу мир, который тесен,
Пустыней стал безлюдной, блин.
Ведь я совсем неинтересен
Для всех живущих в нём фемин.

Они меня не замечают,
Проходят мимо как одна.
Случается, предложат чаю,
А мне б интимного вина. 

Да, знаю, я отнюдь не молод,
А лыс и явно толстоват…
И все ж таки любовный голод
Страшней, чем самый жуткий ад!

25. Лимб

Учить меня хорошему не надо
И саечкой грозить мне за испуг:
О душах, не попавших в круги Ада,
Хоть первым и назвали этот круг,
Могу сказать: какой великой чести
Я был бы удостоен, если б вдруг 
Там оказался, рядом с ними; если
И сам бы был не менее велик.
Ходить по кругу – тенью – с ними вместе...
Хотя б в воображении, на миг.

26. Ну, здравствуй

- Ну, здравствуй... 
И всё. Ничего, никаких чудес.
Мой день незаметно за утром в окно пролез, 
под вечер пропал в подворотне котом приблудным. 
Зудел ежедневник: сходи, подпиши, проверь - 
в десяток инстанций, листая за дверью дверь... 
- Ну, здравствуй... И прошлое вломится ниоткуда. 
Щетина, очки, модный галстук, в руках пиджак, 
улыбка во все тридцать два. Может, мне сбежать?
Хотя бы под плинтус - край света недосягаем. 
Бумаги на стол, на лицо равнодушный вид. 
Внутри загорается лампочка "нетлюбви". 
- Привет и пока. Поворачиваюсь, шагаю. 
И чувствую взгляд твой затылком - ну да, ну да...
Не лечат часы, самолёты и поезда, 
и новая стрижка, и новая жизнь не лечат. 
За шкирку себя в душный офис, потом домой, 
курить и обгладывать дни, где ты только мой, 
и кутаться в ночь, понимая - не станет легче. 

27. Похоть

«Встает совсем другая плоть
От них», – писал Джон Донн о девах. –
Не ведьмах! Что же Ты, Господь,
Нам подсылаешь баек левых 
О преступленье, о грехе? 
Какой в том грех, когда, во-первых,
Чуть ли не в каждом есть стихе
Упоминание об этом;
А во-вторых и в-третьих, кхе,
Как жить без ЭТОГО поэтам?..

28. Бывшие 

Пестрым цыганским потоком бежим на юг.
Дальше - на запад: в Париж, в идеале - в Ниццу.
К чертовым галлам. В далеком чужом краю 
темному лику за судьбы страны молиться.

Стянутся бывшие русские к службе, в храм -
швеи, швейцары, таксисты из русской знати.
Каждый - святой со стигматами свежих ран.
Каждый - иуда, оставивший дом, предатель .

Берег лазурный качнется в лазури глаз.
Колокол Сан-Николя загрохочет нервно.
Как там Исакия нынче колокола? 
Что там у Данте для нас припасло инферно?

29. Чревоугодие

Люблю покушать, разве это плохо?
Поесть ли, если «кушать» режет слух.
Чревоугодье это та же похоть,
Как круг второй, но худшая из двух, –
Поскольку в круге третьем. Понимаю
Худых, кому несносен самый дух 
Еды скоромной. Пост истает к маю,
И все они навалятся гуртом
На пищу долгожданную. Гадаю:
Воздастся ли на свете им, на том?

30. Шарик сдулся

Ещё один день бестолково прожит - 
ни Богу, ни чёрту... Впрочем, 
поёт где-то птаха, весну итожа, 
и кажется ночь короче. 
А рядом бессонница, кофе чёрным
залита душа по гланды. 
Лежу бесхребетно и обречённо, 
часами, а утром стадно
иду в никуда, словно дождь по крыше, 
стекая в пустое что-то. 
А мне бы наверх, но меня не слышит
ответственный за полёты. 
И сломан штурвал, и затёрты карты, 
и значит - маршрут неверный. 
И вместо того, чтоб лететь хоть как-то, 
тащу - так, что вздулись вены - 
на гору себя. И проблем коросту
бесстрастное солнце жарит...
Похоже, приплыл. Или  сдулся просто - 
как глупый воздушный шарик.

31. Из цикла “Парадигмы Аркади”

Стучите, пульсы рифменного бреда!
Поддерживай порывы, коллектив,
Корявую конструкцию сонета
Животными страстями оживив!

Поэзия – напрасная бравада.
Отсчитывая даты, метроном
Ведёт кругами дантового ада
Ещё не опочивших вечным сном.

Харчить и размножаться на пределе –
Не этого всегда ли вы хотели?
Чем озарили свой земной приют,
В отличие от ёжиков и елей?
Вы пишете стихи? Да неужели!
Дельфины тоже иногда поют.

32. Дорожное

Дорогу осилит идущий, а пуще – летящий.
Недаром же кто-то лихой изобрёл самолёт.
Хоть тот помогал, и частенько, играющим в ящик,
Такие причуды, в сравнении, были не в счет.

Но годы летят - несравненно быстрей, чем вороны,
Что все же накаркали нам в этом деле прогресс.
Теперь повсеместно летают проворные дроны
И сыплют на головы нечто похуже, чем стресс.

Беги не беги, от стервятников негде укрыться.
Встает на ребро щекотливый до колик вопрос:
Неужто и впрямь оказалось разбитым корытце,
Поскольку пошли мы в желаниях наших вразнос?

Дивлюсь я на небо частенько, и стремно немного,
Прогрессу в летальной науке нисколько не рад.
И верю вполне, что совместно осилим дорогу,
Прямую дорогу, прицельно ведущую в ад.

33. Табак и кабак

Весь год закрыт единственный кабак,
Табак давно не продают без СНИЛСа,
Но, говорят, в деревне появился
Производитель — чистокровный хряк.

Всё поголовье уток и макак
Спешит в экстазе с негодяем слиться,
И только пожилая кобылица
С унынием глядит на адский мрак:

«Вот помню я, друзья, минувший век,
И как мерзавец Ной на свой ковчег
Не пропускал любовный треугольник.
Куда идём? Доколе нам терпеть?
Ведь если у любви бывает треть,
Задачу не осилит даже школьник!»

34. Вдох

Крепко сжав её руки в своих,
сторожу убегающий пульс.
Две косички, по-детски тугих.
Я боюсь опоздать, так боюсь.

Вопли скорой, взрезающей тьму,
город, спящий у Бога в горсти.
Не сказать ни себе, никому –
что могу не успеть, не спасти.

Ох ты, девочка, рыжик худой,
лет пятнадцать, не больше.
Как так?
Ничего нет за этой чертой,
за которую сделала шаг.

Ты ещё не встречала закат,
и не ела малину с куста,
и не слушала песни цикад –
за чертой ничего, пустота.

Там не будет искристой реки,
и щекочущих ноги мальков.
Ну, давай же, держись – вопреки!
Вой сирены истошно-суров.

Я привыкла, не плачу, не пла…
Сколько было их, юных дурёх.
В тонкой венке сияет игла.
Я считаю – вдох-выдох и…
Вдох…

35. Скупые и жадные

Кто гастарбайтер, кто трибун сейчас –
Не суть важна, но разница большая.
Один в сенате трудится, решая
Чем партия патрициям воздаст,

Другой по воле парок пропотел
В строительстве панельных Колизеев.
Гостиниц в Риме больше, чем музеев,
Но те и те налоги платят с тел.

Каррарский мрамор, римский травертин
Для пьедестала будущих империй,
На "Вайлдберриз" воздастся всем по вере,
Четвёртый дантов круг для всех един.
О голой правде не сказать "нагая",
Но власть, на всякий случай, отвергаю.

36. Сомнительное

Задумать просто, а выполнить тяжело... 
... сметает ветер растрёпанным помелом
обрезки фетра, фольги и цветной бумаги
от звёзд и радуг, от солнца и облаков, 
а в старом доме, что был да и есть таков, 
строчатся строчки отнюдь не веселой саги. 
О ком? О чём? О не верь, не проси, не жди. 
Проводят дни независимый аудит
сомнений общих - а надо ли делать что-то, 
что непокоем под рёбрами выест брешь, 
и на спасение нет никаких надежд, 
и мечт о радости нет - ну кому охота
возиться, ставить кашпо для тебя в углу, 
готовить грабли, лопату, возможно плуг, 
а снег сойдёт, пересаживать, как рассаду, 
тебя - тепличного - к солнцу под жаркий бок, 
и поливать, и ухаживать за тобой, 
чтобы сорняк не заел, не побило градом? 
Да, кто бы спорил - сидеть и не делать зла
довольно мило, но был же какой-то план
по освоению неба, морей и суши. 
Где ни поливов, ни грабель, ни сорняков, 
и, если вместе, то всюду недалеко, 
и можно просто смотреть, и молчать, и слушать... 

37. Чрево

Открываю ресторана двери:
"Чрево! Ну, чего тебе угодно?!"
Чрево с перепугу не поверив,
Пискнуло: "Давай начну с удона".

И неважно, кто кому там служит,
И за всё воздастся нам, конечно.
Но весна опутывает душу,
Свежестью врываясь огуречной.

Гусь плывёт на блюде, словно остров – 
Яблоком сочится долгожданным.
С травами поспорил перец острый.
Млеет рис, припудренный шафраном.

Блин луны подмигивает сыто.
Блик в сухом вине дрожит и манит –
Терпкость оттеняет ломтик сыра
Цвета одуванчика в тумане.

Но, на чистый кайф роняя тени, 
Чрево, что ты ноешь виновато??
Да не бойся, нам не хватит денег
Нагрешить на третий округ ада.

38. Паутина

Жёлтый лист попался в паутину
И завис. Оранжевый фонарь
Освещает пёструю картину:
Хризантем растрёпанный букварь,

Ялики разбившихся каштанов,
Ворох вороватых воробьёв…
Осень щедро сыплет из карманов
Мелочёвку разноцветных снов,

Не жалеет, сыплет без остатка
На притихший в беспокойстве свет:
Шорохов и звуков нет как нет,

А невдалеке зевает сладко
Скудная, как проблески ума,
Анемично-блеклая зима.

39. Обида

И нету слов. Но и молчать не в силах.
И потому обидно мне вдвойне.
Меня намедни сильно подкосило
На мной самим объявленной войне.

Врага нашел я быстро, на ночь глядя -
Залетный хмырь, какой-то Сунь Чуб Вчан.
Ему сказал я: "Ты погибнешь, дядя!"
А он в ответ коварно промолчал.

Я понял, что смотрю (и мыслю) шире.
И значит, враг обязан в лужу сесть.
Я первым сделал ход – на е4,
И он ответил сходу на е6.

Моя пехота двинулась, как туча,
И кони по краям вздымали пыль.
Ах если б знать бы, что несчастный случай
Готовит мне коварный миттельшпиль!

Я рокировку сделал сдуру влево
И короля надежно не прикрыл.
Потом ушла налево королева
И обнажила свой интимный тыл.

Вам передать сумею я едва ли,
Насколько был печален мой удел:
Моих слонов реально убивали,
А я на них беспомощно глядел.

Пришел конец, отличный от начала.
Я был разбит – понятно и коню,
Пропал азарт, и это означало,
Что воевать пока повременю.

40. Тореро

Вроде уверовал, пусть и молился реже.
Ставка сейчас – твоя жизнь, арена и новый счёт.
Солнце неистово, жар его жжёт и режет
бархат и сталь, серебро и хрусталь, и кровь ещё.

Сможешь теперь рассказать для кого и кто ты?
Без вести в извести смог прорасти и вырасти.
В замкнутом круге жадюги и с ними моты.
Тут никого не простят, никого не выпустят.

В смерти нет стыдного, diamonds are not forever.
Жди, Хуанита, не плачь уже, не волнуйся и...
Бык воздевает на рог смельчака-тореро.
Мёртвых героев приветствует Андалусия.

Вечер купается в водах Гвадалквивира.
Всё ей прости, не скупись уже, береги её.
Тесно в застенках – города? Страсти? Мира?
Зря ты не слушал тогда старика Вергилия.

41. Мастер

Раскол, анафема, да на кол
его послать в конце концов!
Он – бузотёр и забияка,
он – из породы гончих псов.

К нему вся рыба, как на нерест,
в сосредоточье мутных вод,
а тут ещё такая ересь,
простите, просто анекдот –

куёт кресты и камни точит.
Да ладно только б то! Кощун!
«Не напрягайтесь, – скажет, –
отче, я сам всё это освящу.

Пусть крепко спится им в тени...
Аминь!» Спаси и сохрани!

42. Дед

Старый стол, застеленный клеёнкой, 
кружат осы над стаканом с брагой.
«День победы» дед поёт Алёнке.
В такт скулит соседская дворняга.

Скрюченные пальцы нежно гладят
клавиши облезшего баяна.
Смотрит дед слегка соловым взглядом
в небо, что кивает покаянно...

…Прадед твой, Алёнка, в сорок пятом
нечисть гнал до самого Берлина.
А сегодня… Эх, сказать бы матом –
на костях ведь пляшут, на руинах.

Понарисовали свастик, черти,
позаполонили всю Европу –
ни на грамм, ребятки, им не верьте,
посылайте в эту… Прямо в рифму.

Крутят-вертят, всё перевирают,
ни себя, ни прошлого не помнят.
Знаю, грех – а мне не надо рая,
был б моложе, бил бы эту погань!

Мелкий гнев обычно сна лишает,
праведный – даёт для жизни силы.
Ты, Алёнка, у меня большая:
слишком много в этом мире сгнило…

…Смолкнет вой сирены над посёлком,
время вновь потянется к обеду.

В тишине, заветной и недолгой,
дед поёт Алёнке «День победы».

43. Обманный сонет

мне в ухо шептала осень-лиса, 
рыжим крутя хвостом: 
- закрой глаза, досчитай до ста, 
как только ты скажешь: «сто»,

открой глаза – станет мир другим, 
будто в чудесных снах: 
кристальным, сияющим, золотым 
с алмазами в небесах.

закрыла глаза 
досчитала до ста 
нет не лисы вина

сирены вой 
над взрывной волной 
и снова идёт война

44. Мой мир

Это – насилие, грех не страшнее прочих.
В полдень родился, а в полночь уже гниёшь.
Дай нам надежду, помилуй нас, мудрый Отче.
Наши посевы взошли на слезах её.

Это – безверие, жизнь без причин и следствий.
Вроде стремишься, но снег заметает путь.
Будь беспокоен и светел, гори, но если
светоч погаснет – сгоревшего не вернуть.

Это – мой мир, моё время, чего ищу я?
Ветер не стих, но бумагу изранил стих.
Бог на прошедшее молча глядит, прищурясь.
Боль и насилие тают в его горсти.

45. скелеты

поставьте в шкаф виолончель
в шкафу скелетам очень скучно
они ничьи и я ничей
сюжет расхристан и раскручен

обман раскрыт, повержен враг
последний такт бестактно слажен
потешные огни сожрал 
голодный блеск замочных скважин

я не любил? 
я! не любил?! 
скелетов посылаю злобно
смычком наяривать на бис
в пустые стенки гардероба

куплю им завтра номерки
и пусть хоть на ноги пришпилят
звенеть цепями – это китч
побудут образцами стиля

в пустом шкафу, в родной пыли
нет – завываниям и стонам
я буду твëрд, но справедлив
спою им 
плачьте! 
баритоном

на счастье плюну в них 
тьфу! 
тьфу! 
уйду и, потерявшись где-то
найду себя в чужом шкафу 
забытым преданным скелетом

46. Выйти из себя

Это как счастье — не предугадаешь заранее.
Это находит внезапно, с чего не пойми.
Вот — удалось! И сбивается фокус внимания
На окружающий, с детства заношенный, мир.

Это внесло глубину в краски дня непогожего —
Блики и звуки слились в неожиданный строй,
Даже в лице промелькнувшего рядом прохожего
Вдруг обозначился памятный киногерой.

Это незримое, щедро разлитое в воздухе,
Вдох заставляет таить в ожиданье чудес,
Тех, что несутся на встречу, почти уже возле и
Скоро случатся с тобой непосредственно здесь.

Это весьма скоротечно, легко, безболезненно,
Будто мелодия, что напеваешь, любя, 
Столь же оно безысходно в своей бесполезности —
Ты восхитишься на миг, но вернёшься в себя.

Умные книги об этом сказали, конечно же:
Словно безумные, в дар получив этот свет,
Все мы, кто больше, кто меньше — унылые грешники,
Жизни кладущие дабы питать чээсвэ.

_____________________________________________
ЧСВ — чувство собсвенной важности.

47. Пролог.

По «Графской пристани» гуляя,
«Девятый Вал» узрел вдали.
Легко топил он корабли.
Задержек на пути не зная,

Неумолимо приближался.
А я стоял и просто ждал.
Мощней стихии не видал
И видом этим наслаждался.

И вот накрытый с головою,
Был погребён под толщей вод.
Медуз счастливых хоровод
Кружил красиво надо мною.

И вроде вот пришла кончина
Пути земному навсегда,
Но расступилась вдруг вода,
Явился предо мной мужчина.

— «Привет, поэт, тебя заждался,
Я проведу тебя туда,
Где смертный не был никогда,
А тот, кто был, не возвращался.

Ты можешь звать меня Вергилий,
Тебе я буду проводник.
Я в тайны адовы проник,
Что за покровами мантилий

Скрываются от ваших взоров.
Пойдём же, друг, за мной скорей,
Рассказы страшные людей
Услышишь ты без всяких вздоров.

По всем кругам с тобой пройдемся,
Там каждый скажет о своём.
Ну что же ты, смелей, пойдём,
Даю я слово: мы вернёмся».

И с ним отправился в дорогу
Блуждать по Дантовым кругам,
К реки кровавой берегам,
Откуда нет пути уж к Богу.

48. Круг 1.  Лимб.

И вот мы оказались с ним 
На круге первом, перед нами 
Возник измученный старик
И начал говорить стихами:

 — «Ни в ад, ни в рай мне не найти дорогу.
Погиб нежданно, не познав греха.
Пусть жизнь моя была и неплоха,
Но не дано прийти мне всё же к Богу.

Я заперт в лимбе, вот уж незадача.
Куда ни глянь — бескрайняя лишь мгла.
Тут нет добра, но так же нет и зла.
Признаться вам — ну так себе удача.

Мог наслаждаться «Божоле» в раю я
Иль корчиться в аду от сильных мук. 
Но оказался почему-то вдруг
Я здесь и сильно от того тоскую.

Молю, Господь, избавь от небытья.
Несправедлива участь ведь сея.
Всему виной одна несостыковка —
Рождён до первого пришествия был я».

 —  «Держись, старик, молись, и, может,
Господь тебе ещё поможет».

49. Круг 2.  Похоть.

Вот круг второй. Под рёв Левиафана
К нам подлетела истомлённая душа
И промолвила чуть слышно, не дыша,
Сквозь яростные вихри урагана:

 — «Бесплотным духом ношусь над бездной,
Кому-то будет весьма полезно
Узнать о муках, что ждут в посмертии,
Об этой дьявольской круговерти.

О скалы лупит меня всё время,
Что за страданья, о что за бремя,
Да кабы знал я об этом ранее,
Что за похоть есть наказание!

Любил я женщин, признаюсь честно,
И часто думал: «Весьма уместно
Мне совратить будет жену чужую».
Грешил повсюду напропалую.

Я часто падал на дно разврата,
Но вот настигла меня расплата.
Строгий Минос постановил сурово,
И вот я узник круга второго».

Промолвив это, он умчал.
Ужасный ветер всё крепчал.
Мой проводник, схватив за руку,
Меня всё дальше увлекал.

50. Круг 3.  Чревоугодие.

— «И где же мы сейчас, скажи, Вергилий?»
— «На третьем круге, тот, что предназначен
Тем, кто себя обжорством отравили,
Чревоугодничеством вход сюда оплачен.

Да вон смотри, бредет к нам под дождём
Один несчастный, он расскажет обо всём».

—  «Я очень тучен был при жизни
И жил лишь для того, чтоб есть.
Не каждый мог такое снесть,
И невозможно яств всех счесть,
Что слопал я до своей тризны.

В себя запихивал я разом
Двух уток, кролика, гуся,
Две бочки пива, порося.
Ещё добавки попрося,
Пока несли, блевал над тазом.

Освободив же место, снова
Я принимался за еду.
И вот под градом я бреду
По кругу третьему в аду.
И участь эта так сурова.

Как прокаженный я сгниваю
Под ледяным дождём с небес.
Да кабы знал, куда я лез,
И Цербер страшный, злобный бес
По следу рыщет, угрожая».

 —  «Судьба твоя печальна, жуть!
Ну всё, иди, мы дальше в путь».

51. Круг 4. Скупость и расточительство.

—  «О, как же жутко тут, мой друг!
А это что?»
— «Четвёртый круг.
Скупцы с транжирами здесь вечно
Проводят в муках свой досуг

Под Пулоса суровой стражей —
Сейчас нам кто-то всё расскажет».

—  «Я цену злата сызмальства познал,
Стяжать богатства есть моё призванье.
И пусть с годами скуп я очень стал,
Но было в том своё очарованье.

Но мой внутриутробный брат-близнец,
Напротив, вырос тем ещё транжирой.
Растрачивал без устали глупец
Всё подчистую, только тем и жил он.

И после смерти оказались здесь
Обречены на веки мы сражаться.
И тяжести ворочаем мы днесь,
И нет нам шанса раем наслаждаться.

Четвёртый круг до страшного суда.
Теперь наш дом и наше наказанье.
Растратчики и жадины сюда
Ссылаются на вечные страданья».

—  «Ну что сказать, ты в жизни денег жаждал,
Забыв — скупец всегда ведь платит дважды»

52. Круг 5.  Гнев.

И вот мы оказались у болота, 
В котором по горло погрузившись, 
Сражались люди. Приближался кто-то
И начал говорить, к нам обратившись.

— «Царь Орхомена карающей дланью
По горло в болото гневливых загнал
Тех, кому чуждо быть кроткою ланью,
Кто яростью в жизни земной лишь пылал.

Я среди них оказался, так вышло,
Я воином был, да ещё и каким,
Гнев мой неправеден был, а умышлен.
Он в радость мне был, упивался я им.

Стоя на тех, кто был ввергнут в унынье,
Я призван сражаться с такими, как сам,
Кто в жизни был полон зла и гордыни,
Противен в посмертии стал небесам.

Тая в себе ярость, мы обрекаем
На муки в Стигийском болоте себя.
Жаль, пока живы, того мы не знаем,
Что выбрали ад свои души губя».

—  «О воин, я вижу твоё покаяние.
Испей до конца свою горькую чашу.
И может, в награду за эти страдания
Облегчит Господь участь жуткую вашу».

53. Круг 6.  Ересь.  

И вот мы оказались вдруг у стен
Огромного пылающего града.
Повсюду разложение и тлен.
— «Это мой друг, еретиков награда».
К гробнице мы приблизились вдвоём,
Горящей словно дьявольским огнём.
Оттуда голос обратился к нам,
Всё расставляя по своим местам.

— «В пылающей могиле возлегая,
Осознаю, что не видать мне рая.
При жизни в заблуждение вводил,
Каноны лживые везде распространяя.

Учил тому, во что и сам не верил,
Обманывал людей и лицемерил,
Змееволосым Фуриям, увы.
Проступком этим я душонку свою вверил.

Горящий Дит отныне стал мне домом,
Сравнений нет с Гаморрой и Содомом.
В нём будет пребывать из века в век
Мой дух страданиями тяжкими гнетомом.

Смиренно принял судьбинушку свою,
Хвалу в гробнице я Богу воздаю,
Надеясь, что вымолю прощенье,
Чтоб после страшного суда мне быть в раю».

 —  «Ты виноват лишь сам в своей судьбе.
Проси, воздастся, может быть, тебе».

54. Круг 7.  Насилие.

Пересекли мы пропасть огромную,
Необъятную и зловонную.
И явился к нам дух опалённый:
— «Расскажи, ты за что здесь плененный».

— «Я был разбойником и ярым лудоманом,
Был лихоимцем и закончил жизнь в петле,
И всё святое подвергал всегда хуле,
И вот теперь я в этой адской кабале.

За всё, что сделано, несу ответ суровый,
Меня мотает по трём разным поясам,
Молитвы шлю в отчаянии небесам,
Как это вынести, не знаю я и сам.

Сперва варюсь во рву из раскаленной крови,
В пустыне мучаюсь под огненным дождём,
Мечтаю встретить хоть какой-то водоём,
От липкой мерзости отмыться мне бы в нём.

Ну а потом я оборачиваюсь в древо,
Чтоб гарпий когти разрывали мою плоть,
Безумные всё норовят меня вспороть,
Прошу, помилуй меня грешного, Господь».

 —  «Насилие есть очень тяжкий грех,
И вас за дело мучают здесь всех.
Пойдём, мой друг, пора нам дальше в путь,
К утру я обещал тебя вернуть».

55. Круг 8.  Обман.

И вот пред нами десять рвов ужасных,
Зубовый скрежет слышен отовсюду,
Истошный крик и стоны тех несчастных
До самой смерти вряд ли я забуду.
—  «Пойдём же, друг, поговорим скорей, 
Как муки тут проходят у людей».

 —  «Мы в Злых Щёлях восьмого круга,
Среди воров и колдунов,
Под гнётом каменных оков.
Навстречу топаем друг другу
В огне заместо сапогов.

Под строгим взором Гериона
И свисты бесовских бичей
За ложь неправедных речей.
Мы пленники аттракциона,
Что не найдёшь ты горячей.

Огонь и смрад тут правят балом,
Кипит смола, горят костры.
Багры у демонов остры,
Нас протыкают, будто жалом.
Точны они и так быстры.

На раскалённые жаровни
Лжецов, закованных в свинец,
Ведут как будто под венец.
И каждый здесь, поверь, виновный,
Здесь каждый грешник и глупец».

 —  «Страданья ваши справедливы,
Вы грешны все и нечестивы.
Обманом пользовались смело,
И муки ваши все за дело»

56. Круг 9.  Предательство. 

У ледяного озера Коцит
Стоим мы в центре адских сфер
С глазами, будто антрацит,
В него вморожен падший Люцифер.

Не Херувим, но мерзостный Дракон.
Преобразился его лик.
От ярости сгорает он,
Не сдерживая полный боли крик.

Тут Брут, навеки с ним заключены
И Кассий, и Искариот,
И в пастях страшных Сатаны
Их вечность в муках вся теперь пройдёт.

Гекатонхейр могучий Бриарей,
Эфиальт Посейдона сын,
С ними Ливийский царь Антей
Их охраняют как цепные псы.

В сердцах их лёд, и скованные льдом
Не отогреет их любовь.
За зло расплата только злом
При виде этом в жилах стынет кровь.

Предательство есть самый тяжкий грех
Прощения за это нет
Закон касается нас всех
Коль предал, погасил души ты свет.

«Таков есть ад, ну что ты скажешь, друг?
Страданием и болью полон он.
Пока ты жив, об этом думать недосуг.
Посмертие нам кажется лишь сном.

Но только дух покинет тело вмиг,
Осознаём, как были мы глупы.
Тут нет различия, младенец иль старик,
И демоны на муки не скупы.

Пойдём же я, верну тебя назад,
На ту же Пристань, там тебя уж ждут.
Поведай людям, что такое значит ад,
Пусть души свои зорко берегут».

И вот я здесь, вам говорю, друзья,
Рассказом сим не перебегайте.
За жизнь неправедную ада полынья
Втянет сразу,  помните и знайте

57. Натиск

Шел богатырь за тридевять шелков,
За тридевять мороченных узлов,
За сотни растревоженных бретелек,
Летучих пуговиц пугливый эскадрон,
За тысячи воланов и петелек,
За кружева, за ленточек заслон.
И не могли сдержать богатыря
Два пояса, три кожаных ремня,
Семь молний и пятнадцать оберегов,
Ни ярость в полыхающих глазах,
Доставшихся тебе от  печенегов,
Ни это сногсшибательное "ах!.."

Земля и небо, солнце и луна,
Галактики, медузы флуктуаций - 
Всё покорилось эйфории сна...
-Угомонись и  прекрати брыкаться!

58. Похоть

Излюбить, изнежить и  изохать,
Обессилеть телом до отпада ...
Что не в рамках брака - это похоть.
В браке тоже самое - услада.
Вроде бы придумано не плохо -
Чистоту хранить душевную.
Однако,
Вольная и чувственная похоть
Слаще закольцованного брака.

=======================================

Читаем и обсуждаем тут, а голосуем там:

Форма для голосования

От 3-х до 19-ти произведений в шорт.
3-м из выбранных можно дать 1-е место (+1 балл)

Произведение проголосовавшего автора получает один доплнительный балл.

NB: Голосовать за себя или игроков своей команды нельзя.

Голосование продлится до 20ч мск 21 октября.